Марина Хробот - Ведьмачка

Все посмотрели на бутылку. В ней, разделившись на простоквашу и ижицу, виднелось свернувшееся молоко.

– Точно, – перекрестилась тётка Рая. – И бабка Поля, бывалочи, как пройдет мимо двора, так у меня все молоко сворачивалось.

– Я ж говорю, ведьм а чка. – Уже не так громко, без визга, утвердила Ильинична.

– А бутылка у тебя, Валька, грязная, и на дворе плюс тридцать, и Нинку ты не особо любишь. Так что здесь, бабоньки, думать надо. – Сама себе, но для всех дополнила продавщица Оксана.

– Это ты её защищаешь потому, что она медик и на тебя санэпидемстанцию не насылает. – Зашипела Валька.

– Или потому, что здесь, может, другие горе-ведьм а чки есть! – не осталась в долгу Оксана.

Поднялся гвалт. Замолчали, когда вошла Ольга. В магазин она заходила редко, отоваривалась намного и Оксана заорала: «Ша, бабоньки! Мне работать надо». Здравствуй, Оксаночка. Слыхала, чё вчер а сь случ и лося?

И все бабы стали рассказывать Ольге о Нинкином поступке.

Выслушав, Ольга лениво оглядела женщин, пастуха Стаса и вечно пьяного мужа тётки Раи.

– Между прочим, Нинка мне племянница.

И все на минуту замолчали.

Придя домой, Нина выложила хлеб на стол веранды и стояла, стараясь отдышаться от быстрой ходьбы. Мама кормила Сашку, впихивая кашу в розовый рот капризного божества.

– Ты чего такая смурная? Об и девши тебя кто?

Сев на соседний стул, Нина, прихватив тряпку, стала вытирать стол от каши.

– Все, мама, не дадут мне теперь жить спокойно.

Анна отложила ложку, вытерла «слюнявчиком» измазанную физиономию Сашки.

– А че, Геннадий Семенович проговор и вшись? – Она сняла «слюнявчик» и спустила внука на дощатый пол.

– Да… Так он еще сказал, что это я к нему приставала.

– Вот сволочь! – возмутилась мать. – Вот он с детства сволочь! Я же с ним в одном классе училась, знаю…

– Сволочь, не сволочь, а мне тут больше делать нечего. – Нина убрала хлеб в дырявую кастрюлю, служившую хлебницей. – Ты, мам, не беспокойся. Давно надо было в город ехать, счастья пытать. Не уехала я бы раньше, сейчас уже и комната в Боровичах от больницы была бы.

– Какая такая комната, если у нас хозяйство? – Мать махнула в сторону окон, выходящих на огород.

С веранды были видны ряды кустов картошки, грядки овощей и полукруглая застекленная теплица, похожая на павильон Ботанического сада. – Живи и радуйся.

– Мама, меня с детства бабушка учила, что таких, как мы с нею, боятся. За травку, за заговор, тебе спасибо скажут, глаза от умиления вытрут, а как спиной повернешься, так пошлют к черту и одновременно перекрестятся. Мракобесие какое-то. – Нина взяла на руки сына, поцеловала в теплую макушку. – Ты же знаешь, если что случится, наш дом пожгут. Мне рассказывали, как в пятидесятых годах бабушкин дом подожгли…

– Так ее не за это! – Анна улыбнулась. – Она сама рассказывала. Её за то, что она спирт не списывала, да с начальством не делилась. Да, пожечь хотели, так ведь обошлось.

Нина вошла в дом, оглянулась в проеме двери веранды. Мать поразилась, до чего дочь похожа на молодую Полину, что на фотокарточке. Высокая, сильная, стройная.

– Нет, мама, я как сегодня наших бабок да тёток увидела, так сразу поняла, что «всё». Только Сашку жалко оставлять.

– Ой, а то полдеревни с внуками не сидит, пока дети работают в городе. Об этом ты не волнуйся, справлюсь. Езжай, Нинка, в дом у ой как живая копейка нужна.

К вечеру Нина собрала вещи, а утром села на первый автобус. Оделась по-городскому, в джинсы, и открытую футболку.

В полупустом автобусе женщины поздоровались с Ниной сквозь зубы. Она устроилась на пыльном заднем сидении и видела, как входившие в автобус пассажиры из соседних деревень сначала радушно со всеми здоровались, а потом, наклонив ухо к соседке, услышав что-то, с неприязнью косились на нее.

В Боровичах Нина пересела в другой автобус. Через два с половиной часа должен быть Великий Новгород. Неожиданно в пути её сморило. В сонном состоянии Нину высадили на какой-то остановке, оказалось, сломался автобус. Минут через двадцать подогнали другой, и она влезла в него, доплатив деньги. Сил возмущаться не было, и она заснула, как только села на своё место.

Разбудили её на конечной остановке. Нина, сонно слышала: «Москва, прибыли, освобождайте салон автобуса». Выйдя на площади перед Ленинградским вокзалом, Нина поняла, что проехала дальше, чем рассчитывала.

«Ну, значит, это судьба», – решила Нина, подняла чемодан и двинулась к зданию вокзала.

В большом гулком здании она сразу подошла к молодому милиционеру и поставила около него чемодан.

– Я извиняюсь. Вот приехала, а меня не встретили. Вы не подскажете, где тут устраиваются в «скорую помощь»?

Милиционер обошел девушку, рация у него в руке ругалась матом, давая кому-то указания.

– А чего у тебя болит-то? – Деваха милиционеру понравилась. Особенно фигура, настоящая, женская, как у его мамки и тёток. Рост хороший, плечи в широком развороте, большая грудь и крупная, возбуждающая попа.

– Ничего не болит. – Нина шмыгнула курносым носиком. – Я медсестра, мне на работу устроиться надо.

– А-а, понял. Тебе, наверное, в институт Склифосовского, здесь недалеко, пешком дойдешь, а то ехать дорого. Пойдем, покажу направление.

Милиционер скоренько пошел к выходу. Нина, скособочившись от тяжелого чемодана, большую часть которого занимали домашние десять килограммов продуктов, загруженных мамой «на первое время», засеменила за парнем.

– А ты не знаешь, там жилье дают?

– Дают. – Оглянувшись, милиционер остановился. – Передохни. – Ты, слышь, не обижайся, дальше я тебя проводить не могу. Тебе вон туда. – Милиционер сделал отмашку рукой. – Нам постоянно приходится общаться со «сто двенадцать», так я точно знаю – им общежитие дают.

– Спасибо тебе. – Нина от души пожала милиционеру руку. – Вот мне свезло тебя встретить.

Подняв чемодан, девушка пошла к переходу.

Молоденький милиционер тоскливо смотрел ей вслед. Начало лета, июнь. В деревне пахнет травою, по утрам будят птицы и петух. Мать посылает на скотный двор двух младших сестер, кормить животных и доить корову. А он спит, отдыхая на чистом крахмальном белье на кровати под окошком, веселое солнце бьет в глаза. Пахнет свежесорванными укропом и луком, добавленных в окрошку с шипящим квасом…

…А тут – круглосуточная гарь, вой автомобильных сирен по ночам, гул постоянных машин, зассанные бомжи и затюканные до агрессивности нелегалы-гастарбайтеры. Но здесь, в городе, есть то, без чего и крас о ты деревни не в радость – деньги.