Th. Wagner - Общага

— Пиздец… — даже не понимая и половины сказанного, я был в шоке.

— Потом я потерял сознание… Сучкам меня, наверное, надоело трахать, когда я как труп там был, — и снова эта дрожь по телу. На этот раз, Ваську трясло так конкретно, что он и слова вымолвить не мог. Он заплакал.

Я погладил его по голове, убирая пряди со лба.

— Все хорошо, все хорошо. Ты дома, успокойся, теперь все закончилось, — на меня накатила безмерная нежность.

Вот собрал бы этот комочек, как голодного щеночка, привлек бы к себе. Уже собирался это сделать, потом поспешно отдернул руку. Вчера, я что-то похожее сделал с Серегой. Я изнасиловал его. До меня только сейчас дошло, каково ему. Меня, как перемкнуло. Противный комок подступил к горлу. Пиздец, я урод. Только о себе и думал. Хоть срывайся и несись к Сереге, на коленях умолять, прощения просить.

Вася все еще, что-то нечленораздельное бубнил под нос, дрожал, подхныкивал. А через время начал успокаиваться, потом и членораздельно говорить.

— А когда я очнулся, было впечатление, что меня качает что-то. Знаешь, уже не больно было совсем. И поцелуи, такие глубокие. Я и глаза открыть боялся, но на поцелуи отвечал. А когда глаза открыл, то с трудом осознал, что меня в жопу жарит здоровый такой мужик, и еще с десяток вокруг. Все в таких масках из кожи, страшно… Саш… мне страшно. Я глаза закрываю и вижу это.

— Успокойся. Тут только я. Хорошо? Все уже прошло. Они не вернутся, обещаю.

Он молча засопел у меня на колене. Дрожь начала отпускать.

— Не потому страшно, — вдруг отозвался его дрожащий голос. — Мне с ними… понимаешь… нет, наверное, ты не поймешь… Я тогда… они такие внимательные, так было хорошо… как ни с одной… я…

Он еще что-то сказать хотел, только я его уже окончательно не понимал, а только поглаживал и что-то шептал успокаивающее. Себе шептал, или Васе, или Сереге — не знаю. Надо было сейчас это говорить, что-то ласковое.

— … несколько раз такой накрывал… до потери сознания… не было такого раньше…

— Хватит, успокойся, поспи, — я начал было вставать.

— Нет! — Вася резко впился мне пальцами в ногу. — Нет! Не оставляй меня! Санька… Санечка… я люблю тебя. Я всегда любил тебя!

Я опешил. Девчонка бы сказала — понял бы. А тут — мой дружбан. Буйный трахоеб и любитель женщин… и такое! Бред!

— Саня, я с тобой хочу, понимаешь, всегда с тобой быть хочу.

За тонкой гардиной, что-то шелохнулось. Я обернулся и охренел. Там, в маленьком предбаннике, отделенным от основной комнаты, тонкой и довольно заерзанной, полупрозрачной тряпкой, стояли Серега и Леля. Дыхание перехватило. Они все слышали.

— Скотина! Урода кусок! Пидар недоебаный! Ненавижу! — завопила Леля и бросив пакет со жрачкой, выскочила в коридор. За ней, незамедлительно, вылетел Просковин.

Недолго думая, я вырвался из цепких рук Васьки и помчал за ними. Когда выскакивал в коридор, замешкался лишь, одевая тапки. Этой форы во времени им хватило, чтобы разбежаться в разные стороны, словно тараканы от света. Только хлопнула дверь в комнату Сереги с Лешкой, и застучали Лелины каблуки по ступенькам лестницы.

Пиздец! Убью я тебя когда-нибудь, Василий Сороковой! Уебу, точно, уебу, но не выебу!

Жизнь — это череда мгновений, переплетенных в пестрый ковер. Чем спокойнее жизнь, тем однотоннее этот ковер. А вот мой, по ходу дела, вообще — пестрит всеми красками спектра. Особенно в последнее время.

Ночь началась неожиданно, продолжилась феерически и закончилась полным финишем. Во всех смыслах. Мало того, еще и позаниматься успели… Сейчас крышак сорвет!

Короткое время, проведенное с Сашей днем, наполняло счастьем. Настоящим счастьем и спокойствием. Боже! Как же я переживал с утра, когда проснулся в его объятиях, что он в отказники пойдет. Потому и сбежал. А днем все изменилось. Неимоверное счастье, когда он прижимал и целовал.

Готов был простить всю ту физическую боль, которая неустанно напоминала о себе, с которой даже мазь и свечи не справляются. Черт! С этим надо что-то делать!

Как только вернулся из института, сразу пошел приводить себя в порядок. Сердце аж заходится от переполнявших ощущений.

Время. Он, наверное, уже вернулся. Нервы на пределе. Одел чистую футболку и шорты, вышел в коридор. Сердце стучит так, что вот-вот вырвется. В комнату Саши дверь открыта. Вхожу и натыкаюсь на девушку, стоящую, как мраморное изваяние, с открытым ртом. Бледную и страшную, как смерть.

— Саня, я с тобой хочу, понимаешь, всегда с тобой быть хочу, — слышен возбужденный голос Сорокового.

Меня аж типануло. Принимаю позу девушки: мы, видно, с ней в одной лодке. Полная дезориентация. И тут ее вопль, крик. Она разворачивается, толкает меня в плечо и убегает. И я, как проснулся: вылетаю из комнаты и к себе.

Дверь на замок и в угол, за ширму.

— С тобой чего? — косится на меня Леха испуганно. Он, в аккурат, сам только пришел.

— Меня ни для кого нет.

Конкретизировать не стал. Нет, так нет. Для Лехи я часто проворачивал такой финт, теперь его очередь. Сосед только удивленно косится и продолжает переодеваться. А меня бьет такая дрожь, будто я на сорокаградусном морозе, в трусах и шляпе сижу.

Кровь стынет, сердце отказывается работать, а состояние такое, словно попал в параллельное измерение, с другим часовым отсчетом. Минута, другая, третья… замахался считать и ждать. Лешка, тем временем, переоделся и собирается на кухню.

— Чай будешь? Обедал?

Какой там обедал! Мне воздух в легкие не идет, а он про хавчик!

— Пока не хочу, — едва выдавливаю из себя.

— А-а. Тогда я на кухню — хочу супчика сварганить.

— Ну, давай.

Он только вышел, а я за ним в дверь смотрю. Нет. Его нет! Он остался с этим уродцем. А я надеялся, надеялся, что все: уже никто не встанет между нами. Надеялся, что вот теперь он будет только моим.

Я вернулся на свое место, с грехом пополам устроился на кровати и накрылся одеялом. Холод и одиночество нахлынули, завладели по полной программе. Хотелось рыдать, выть, биться головой о стену, вынести себе мозги и вынуть сердце.

Сашка… Сашенька! Александр Жаров! Почему ты со мной так? Почему?

Сон навалился моментально. Как в пропасть попал. Где-то отдаленно слышался его голос. Добрый, заботливый. И я заплакал.

— Тихо, тихо, успокойся, я с тобой. Не переживай, извини меня…

Ведь он говорил это все Ваське. Чертовому выродку Сороковому, а не мне. Этот засранец ближе ему, а не я. Ведь, тогда Сашка был так расстроен из-за того, что Сороковой от него ушел.

Перехватило горло, мне стало трудно дышать.

— Успокойся, пожалуйста.

Меня что-то качнуло, подняло и стиснуло. Что-то теплое и сильное.

Только надежда уже умерла.

— Просковин! Проснись! Блять, я не знаю, что с тобой сейчас сделаю!