Валерия Горбачева - Рельсы на небеса

– Даже не думай притворяться – заснуть за полторы минуты невозможно. – Да, поторопилась я с выводами насчет приличий, сглазила. Мой попутчик не просто произнес эти слова, он еще сильно и бесцеремонно тряс меня за плечо. – Повернись, детка, спать я тебе не дам все равно.

– Эльнар, – я впервые назвала его по имени, и, странное дело, мне почему-то было это даже приятно, – я хочу спать. У меня завтра трудный день, мне нужно очень много успеть. Завтра будет…

– Не будет.

Я замолкла, удивленно глядя на него.

– Не будет завтра у тебя дня.

– В каком смысле?

– Ты только представь, что сегодня последняя ночь в твоей жизни, – Эльнар присел на полку рядом со мной, и я, инстинктивно подтянув колени, непроизвольно села, – последняя ночь – неужели ты ее проспишь?

– Чего это вдруг она последняя? – пожала я плечами. – С какой стати?

– Да мало ли чего, – парень смотрел на меня, странно усмехаясь, – авария, катастрофа, метеорит упадет…

– Землетрясение, цунами, инопланетяне, – продолжила я, – не смешно, извините. Так вообще можно считать каждый день последним.

– Так и нужно считать. Нужно. – Странный парень был серьезен настолько, что появилось ощущение, что он и в самом деле так думал.

– Ага, – подчеркнуто неинтеллигентно поддакнула я, – и не спать вообще.

Я даже сказала не «вообще», а «вааще». Что это на меня нашло? Я разговаривала так, будто вела беседу сама с собой. Как-то очень легко, свободно и не жалея ни об одном своем слове.

– Лучше бы, конечно, не спать, – согласился сосед, – но это нереально.

– Вот именно, – я снова попыталась лечь, – поэтому давайте укладываться.

– Совсем не спать нереально, но одну ночь, особенно если ты точно знаешь, что она последняя…

В этот момент погас свет. Что-то мистическое было в этом, как он неожиданно погас, причем именно на словах – «она последняя», но я не желала поддаваться мимолетному смущению – подумаешь, значит, просто уже одиннадцать часов – и продолжила как ни в чем не бывало:

– Так это если точно знаешь, – легкий холодок все-таки пробежал по спине и плечам, и я чуть потерла плечи руками, – но это, слава богу, нам знать не дано.

Неожиданно Эльнар взял меня пальцами за подбородок и заглянул мне в глаза. Я впервые посмотрела ему прямо в глаза и от того, что я в них увидела, я растерялась. Там была тоска. В полумраке вагона, в слабом отблеске отраженного света, я отчетливо видела выражение его глаз. Тоска. Глубоко запрятанная, наверное, даже неосознаваемая. Я была так ошеломлена, что даже не пыталась вырваться из его пальцев, сжимающих мой подбородок. А он неожиданно сказал, все так же странно усмехаясь:

– Играть так играть. Вдвоем даже интереснее.

Он отпустил меня и откинулся к стене, но с моей полки не уходил, по-прежнему заставляя меня сидеть с поджатыми ногами. Впрочем, мне пока было достаточно удобно. Еще бы понять, о чем он говорит.

– Я хотел просто напиться и просто потрахаться с кем-нибудь, все равно с кем. Мне на все наплевать.

Его грубость коробила меня, но я молчала, потому что чувствовала, что сейчас он говорит не со мной. Кроме того, я смущалась от его неприличных слов, и если сейчас сказала бы что-нибудь, то он бы заметил, что я покраснела, и сказал бы еще что-нибудь обидное, а так, может, и не заметит. Хорошо, что все-таки темно.

– Однако просто почему-то не получается, но, может, и правда так поинтересней. – Голос у него был злой, совсем не совпадавший со словами про интерес, и с оттенком жуткой тоски. Эльнар повернулся ко мне. Его глаза лихорадочно блестели, а губы кривились в неприятной ухмылке.

– Знаешь, детка, сейчас я тебе кое-что покажу.

Я молчала, словно загипнотизированная его взглядом. Почему-то мне стало страшно. А он продолжал:

– Только ты должна дать мне слово, что не закричишь.

Чего я боюсь? Мы не в купе, дверей нет, кругом люди. Оружия у него в руках нет. Чего я боюсь?

– Смотря, что ты покажешь. Вдруг у тебя в сумке труп? – я попыталась пошутить, унимая начавшие дрожать колени. – Я не хочу смотреть на труп. И буду сопротивляться.

Он усмехнулся и быстро выглянул в проход. Потом встал, приподнимая крышку своей полки, и повернулся ко мне:

– Вставай.

Мне не было видно, что там, в отделении для сумок под его полкой, но его взгляд мне не нравился, и я пыталась отшутиться:

– Может, лучше не надо? Можно, я просто буду спать? А то плохой сон потом приснится…

– Вставай, – Эльнар резко схватил меня за плечо и рывком заставил подняться. Я возмущенно поглядела на него и тяжело задышала – верный признак, что я зайдусь в крике или заплачу, – как он смеет так обращаться со мной?! Но ни того, ни другого я не успела. Потому что Эльнар крепко зажал мне рот рукой и почти силой наклонил к открытому сиденью. Свободной рукой расстегнул молнию на стоящей там сумке и… Хорошо, что он зажал мне рот, а то я бы точно заорала. Не вскрикнула, не всхлипнула, а именно заорала. Потому что в сумке была бомба. Я поняла это с первого взгляда, потому что все время смотрю новости. И боевики люблю. Хорошие боевики, качественные, правдоподобные.

– Если будешь кричать, я взорву ее прямо сейчас, – тихо сказал мне на ухо Эльнар, – и все.

Меня трясло. Я смотрела на своего попутчика, и дрожь колотила мое тело, как будто я билась в конвульсиях. Она охватывала меня все сильнее и сильнее, голова тряслась из стороны в сторону, ноги подогнулись, и мне стало совершенно нечем дышать. Я, задыхаясь, рвалась из рук парня. Еще мгновение, и я просто задохнусь. Легкая пощечина неожиданно открыла путь воздуху в мои легкие, словно выбив невидимую пробку из горла, а крепкие руки, быстро прижавшие мою голову к мужской груди, не показались ни грубыми, ни страшными. Странное чувство – стоять, уткнувшись в мужской свитер, и думать о том, что так дышать намного легче. Легче не видеть ничего вокруг. Ни страшную сумку, начиненную смертью, ни лицо человека, принесшего смерть в вагон. Террорист. Я вздрогнула и сильно оттолкнулась руками от мужской груди. Эльнар, видимо от неожиданности, выпустил меня, но тут же схватил снова, теперь уже за плечи. Он смотрел мне прямо в глаза и ничего не говорил, но я понимала его взгляд – одно слово, и мы взлетим на воздух. «И все». И я молчала. Молчала и смотрела, снова словно загипнотизированная его серыми глазами. Да, серыми. Мне хорошо было видно, потому что его лицо оказалось рядом. Он был выше меня, но, склонившись надо мной, будто специально, чтобы наши глаза находились на одном уровне и совсем-совсем рядом, напряженно смотрел в мои глаза. Потом осторожно поцеловал меня в лоб и, не отпуская моих плеч, усадил на полку. Я слушала его, словно кукла или больная, обессилевшая, измученная… корова. Да, корова, которую ведут на бойню. Откуда-то из глубины почти помутившегося рассудка яростно всплывала, карабкаясь изо всех сил, отчаянная надежда – а может, это не для поезда? Не для нашего вагона? Не для нас? Может, не для меня?