Иван Воронежский - Ветры судьбы

На восточной части небосклона появилась луна. Она была невероятно больших размеров из-за рефракции на низких высотах. На желто-оранжевом диске видны были моря и долины.

– Смотри, сынок, как зараз добре видно, як брат брата на вилы одевает, – сказал Антон, разглаживая усы рукой.

– Странная ассоциация у вас с луной, отец.

– Так люди кажуть.

– У нас в Польше говорили по-другому.

– А как в Польше говорили?

– Да уже и не помню, отец меня маленьким ещё отправили в Питер, на учебу, – лицо Якова приняло грустный вид. Он не любил вспоминать о прошлом, кошмары от которого ещё долго мучили его по ночам. В это время на помощь пришел громкий тещин голос, напомнивший мужчинам, что пора проходить за стол, где разговор можно продолжить, если при хорошей закуске, даже до самого утра. Вечер обещал быть хорошим.

Вечеринка в доме Выговских шла своим чередом. Сейчас наступила небольшая пауза, перерыв в спешке и беготне. Все гости прибыли, праздничный стол уже прошел, уже некоторые из гостей принялись танцевать, и дом наполнился эхом от музыки и весёлой болтовни.

С обратной стороны фасада кухонному персоналу также дышать стало легче, и некоторые могли даже расслабиться. Повар Миланья, как огромная туша развалившаяся в кресле напротив открытого огня, укрепляла свой организм огромной чашкой чая, слегка приправленной коньяком. Она была очень усталой, но чувство глубокого удовлетворения переполняло её широкую душу. Сегодня ей пришлось подтвердить своё звание лучшего повара на Полтавщине, и она сделала для этого все, и даже более. Теперь её ноги ныли от усталости.

Ноги Ефросиньи также были усталыми, и каждая косточка её тела плакала по мягкой постели, особенно её руки. Она сегодня была на ногах с половины пятого и все, что сейчас она хотела, так это уронить свою голову на край стола и вздремнуть.

– Думаю, мне нужно освежить лицо под помпой, – сказала она Оксане.

– Но перед помпой ты посмотри вон те котлы, – туша из кресла продолжала контролировать ситуацию.

– Да, повар, я это сделаю прямо сейчас, – и, перемогая боль на кончиках пальцев, она принялась за котлы.

Последние блики заката исчезли, и сумерки начали уступать место ночи. Было тепло, когда Ефросинья вышла во двор, но все же прохладнее, чем на кухне. Она вдохнула несколько раз глубоко, перед тем как пересечь двор в направлении помпы. Двор изменился сейчас. Широкий проход был блокирован рядом карет и легких повозок. Можно было бы проскользнуть прямо между ними, но в этом случае была вероятность попасть в круг конюхов и извозчиков, для которых стол с вином был накрыт под навесом во дворе. «Подвыпившие, они могут облапить тебя», – так говорила Оксана.

Она обошла двор вдоль стены и аккуратно, чтобы не замочить колпак и передник, умыла лицо свежей прохладной водой… Вот так, так уже лучше. Жар стал отпускать ее, и она взглянула в небо. Вскоре наступит полная темнота, и освещенный дом, и поместье в целом будут выглядеть прекрасно. Ей вдруг захотелось подняться на холм и посмотреть оттуда на все внизу, и при полной ночи увидеть эту красоту. Но она никогда не посмела бы, и не только потому, что она боится темноты, но и потому, что путь на холм лежал через сад, а в саду могли быть гости, справляющие известные дела. Так говорила Оксана. Но Оксана всегда врет. Даже мама её говорила: «Бери от Оксаны половину сказанного и дели напополам, и остальному не верь».

Утирая лицо краем фартука, она тем же путем пошла на кухню, где её уже ждал сварливый голос Миланьи:

– Давайте, девчонки, поторопитесь. Оксана, ты – за посуду, Фрося – твой пол.

Ефросинья посмотрела на неё своими уставшими и слипающимися от сна глазами. Она думала, что в такой тяжелый день полы могут подождать, ведь люди могут ещё бегать на кухню, может быть, и до самого утра. Наверное, эти мысли были видны у неё на лице, так как, уже поднабравший высоту тона, Миланьин голос прокричал:

– И не смотри на меня так, я не благотворительная помощь.

Ефросинья, пересилив себя, схватила ведро и тряпку, и сразу принялась тереть пол от дальнего, сразу за плитой, угла. В тот же момент открылась дверь, наполняя кухню эхом от оркестра. Тетка Наталья, управляющая прислугой, с румянами на щеках, вся сияющая от счастья, ворвалась на кухню. Видя, как Миланья, грузно сидевшая в кресле с поднятыми вверх ногами, попыталась приподняться, она тут же её остановила:

– Так, тихо, девчонки. Все хорошо, все очень хорошо. Расслабьтесь, если есть минута. Я только хотела сказать, как все хорошо идет. Все довольны. Кажется, всем понравились ваши блюда. Я сама слышала много восхищений от гостей.

Миланья повернула свою жирную шею и натянуто улыбнулась.

– Я всегда делала все, что в моих силах. Я думаю, что меня некому упрекнуть

– Да-да, Милашка, ты всегда делаешь невозможное, – повернувшись в темный угол, она увидела свою любимицу в позе и продолжила, – ох, да вот это похоже на пустую трату времени, Ефросинья, прекращай.

В конце фразы её голос немного вздрогнул, так как она поняла, что влезла не в свою епархию, тут же взглянула на повара и в извинительном тоне добавила:

– Они будут снова грязными, даже через час.

– Не будешь ли ты против, если я заставлю её драить ещё через два часа или наутро. Или получу от тебя нагоняй? Не так ли? – Миланья скинула ноги на пол, и вся её грузная фигура была готова подняться во весь рост на защиту своих владений.

– Да, я думаю, что так. Но сегодня случай особенный и я думаю, что пол может подождать одну ночь.

– И ты не будешь злиться завтра?

– Да, если я так сказала, и вы выполнили мой приказ, это будет дурно выглядеть, если противоречить себе, – она снова стала непоколебимой хозяйкой прислуги, – Ефросинья понадобится при мытье посуды.

Ефросинья, понимая, что является сейчас источником конфликта, не спешила менять своего положения, так как, в конце концов, посуда все равно будет ждать её после окончания полов. Она лишь краем глаза видела, как два антагонизма враждебно посмотрели друг на друга.

Наталья покинула кухню.

Часы пробили два часа ночи. Музыка от оркестра все ещё была слышна даже на кухне. Грузная Миланья, держа в одной руке свечу, и, опираясь второй на стол, сердито ворчала:

– Вы, две, готовы?

– Да-да повар, – отвечала Оксана, держа подсвечник в руке.

– Ефросинья? – голос Миланьи прозвучал с угрозой.

– Иду, только вот залью огонь и умою руки.

– Не испытывай моего терпения, детка.

Ефросинья схватила свечу и мигом последовала за Оксаной. В процессии они пошли по длинному коридору, прошли кладовую управляющего, комнату кастелянши и уже почти достигли ступенек, ведущих вниз, как дубовая двойная дверь отворилась, и тетка Наталья вошла, подгоняема волной музыки. Закрывая позади себя дверь, она прошептала: