Светлана Черемухина - Любовь – это боль

– А что произошло-то? Что случилось-то? – Грак проговорил это удивленно-дружелюбным тоном, показывая недоумение по поводу необоснованного бешенства начальства.

За эту вольность длинноволосый мужчина наградил его долгим тяжелым взглядом, заставив умолкнуть и опустить глаза.

– Случилось, и произошло. – Арс пригладил волосы, убирая их со лба. – Вы нас всех чуть на тот свет не отправили к чертовой матери! Я бы не доверил вам и манекены охранять!

– Мы взяли камикадзе, – вступил в разговор второй из подошедших Братьев.

– Не гони, Бертуччо! – Бокс вытаращил глаза.

– А кто же он, как не камикадзе. Инок не так глуп, он вполне мог предположить, что мы проверим это место, подготовимся к встрече основательно, поэтому предполагал, что мы наткнемся на его людей. И все же он решил попробовать: чем черт не шутит, вдруг ему удастся провернуть этот финт и остаться при своем интересе.

– И что же? – Марк понял, что они окончательно погибли.

– Кривошей предложил мне проверить здание, – снова вступил в разговор разгневанный Арс. – Мне, Брату, не смотря на то, что в засаде были оставлены три человека и три ствола!

– Мы взяли парня, когда он почти спрятал взрывчатку, – снова вступил Бертуччо. – Вы не представляете, сколько ее было! Инок ничего не пожалел для нас! Чтобы бы было, понадейся мы на вас!

Кривошей покачал головой. Он молча разглядывал всех своих людей.

– Так ничего же не произошло! – неожиданно воскликнул Грак.

Ему так хотелось разрядить обстановку и всех успокоить. Он никак не мог поверить, что не только дождевые тучи сгущаются над его головой. От своего родственника Марка он слышал, как опасен в гневе Арсений. – Арс, ты же сам сказал, что все предотвратил!

Арс медленно повернул голову к говорящему. «Придурок», – процедил тихо.

– Да, ребята, рановато вам на серьезные дела, – покачал головой Бертуччо.

Он, как всегда, был весел и всем доволен. Красивый француз итальянского происхождения, человек с легким нравом и отходчивым характером, он, однако, начисто был лишен всяких условностей и чужд морали.

Сейчас же он был готов простить всех троих, как не тяжела была их вина, ведь его друг и кумир как всегда все предусмотрел и предотвратил.

– Вам надо благодарить Брата, а не зубы скалить. В конце концов, что мы, все вместе взятые, стоим без него, – проговорил он благодушно.

Положение близкого друга Арса – правой руки лидера, а также звание Брата позволяло ему проявлять высокомерие, использовать власть и вершить суды, однако его тон и поступки никогда не раздражали людей так, как те же самые действия Арса. Здесь, наверное, сказывалось природное обаяние и врожденное благодушие мужчины. И убивал он по приказу легко и просто, тогда как Арс вкладывал в это дело душу и все свое пристрастие. Заказанного человека Арс воспринимал как личного врага и ненавидел всей душой.

В наступившей тишине было слышно дыхание мужчин. Арс и Бертуччо переглянулись. Оба стройные и высокие, длинноволосые, с яркой внешностью, они выделялись среди остальных. Их босс, Кривошей, напротив, был невысокий, плотного сложения, некрасивый мужчина, и славился сложным характером. О его жестокости и беспощадности в городе ходили легенды.

– Значит так, – Арс вновь заговорил. – Мы так же незаметно уходим: нам скоро предстоит прибыть сюда с официальным эскортом. Мы здесь не появлялись, о бомбе ничего не знаем, все хорошо и мы готовы к переговорам, – он многозначительно посмотрел на подавленных мужчин. Свет луны отразился в его стальных глазах.

– Арс, ты давно подкапываешься ко мне, – тихо проговорил Марк.

– Я просто не могу позволить себе такую роскошь как смерть от нелепой случайности. Особенно из-за тебя, – процедил Арс.

– Марк, вы за это ответите, – проговорил, наконец, Кривошей, развернулся, и вместе с Братьями направился прочь.

Только оставшаяся троица перевела дух, решив, что все уже позади, как Арс развернулся и, не прицеливаясь, выстрели. Грак упал как подкошенный, даже вскрикнуть не успел.

– Это тебе за то, что ты подставил всю команду, – процедил Арсений, глядя на Марка. – Твой племянник все равно бы погиб, как и все мы. Это малая цена за ошибку. Впредь будешь серьезнее относиться к делу.

Марк молчал, только набухшая жилка на виске и желваки на скулах выдавали его чувства. Он замер и почти не дышал. Дуэль взглядов продолжалась недолго. Арсений опустил руку с оружием и перевел взгляд на третьего участника группы.

– Приберите тут все, скоро встреча. Поторопитесь, – сказал он будничным тоном, затем развернулся к своим спутникам, которые не проронили ни слова, и все трое зашагали прочь, через мгновение растворившись в темноте.

Расчесывая длинные густые волосы цвета луны перед зеркальным шкафом, Света долго разглядывала свое лицо и удивительное дело – недоумевала, почему ее нельзя любить. «Все это от того, что в моих глазах тоска и печаль, а это никому не понравится».

А из зеркала на нее смотрели ясные открытые глаза неискушенной девушки. Эти голубые глаза могут смотреть прямо в лицо мужчинам. Их не за что осуждать, им нечего стыдиться. Они ни к чему не призывают и не приглашают. Может, именно это и не нравится мужчинам: честность и непорочность? Может, это и смущает их, выбивая почву из-под ног, лишая возможности действовать в привычных для них условиях: покорять, брать приступом крепости?

С ней же это оказывалось бессмысленным: она сама готова покориться и выбросить белый флаг – она не против, это не важно. Важно то, что должно последовать дальше. Эти глаза ожидают. Но мужчины не знают, что дальше. Как там в песне поется: «Мы умеем влюбляться, но не умеем любить». Мужчины умеют только завоевывать, но не удерживать. А Светины глаза не принимают фальши и игры, они выводят на чистую воду, отметают мишуру и обезоруживают. И мужчины чувствуют себя пригвожденными к стене.

Ее глаза требуют больше, чем мужчины могут ей дать. «Где любимую найти мне, такую, как и я, такая не уместится в крохотном небе». Что, грустишь? Так тебе и надо. Сиди и смотри на мир через окно, со своей «одухотворенностью». Ты не создана для любви, в тебе нет того, что так нравится мужчинам.

Но что странно, Света, как никогда, чувствовала себя женщиной, пусть не предметом обожания, но готовой обожать, пусть не объектом чьих-то воздыханий, но способной любить. Она ощущала способность быть нежной и покорной. Если бы кто-нибудь поверил в нее, она смогла бы переступить через свою неловкость и нерешительность, отбросить сомнения, побороть неуверенность и распуститься прекрасным цветком, высвободить в себе Настоящую Женщину.

«Меня ждет серая безрадостная жизнь», – с горечью подумала она.