Жан Легенэк - J & J. Роман

Я думала, только роза реагирует на мое состояние, но оказывается, роза – это еще полбеды. Когда я всего лишь чуть-чуть обижусь на Олега, у него мгновенно наступает ухудшение. Я могу обидеться тайно и ничего при этом не говорить, но захожу к нему в спальню – а ему уже плохо! А если скажу резкое слово – поднимается температура.

Обиды мои мелочные: я обижаюсь за то, что он нагрубил мне, упрекнул, повысил на меня голос. Я хотела бы не обижаться, но пока не могу. Получается замкнутый круг: он мне грубит – я обижаюсь – он заболевает и становится еще более раздражительным – еще больше грубит – я обижаюсь и т. д.

Я ухожу от него в другую комнату, чтобы совсем не думать о нем, но и там оставаться спокойной не могу. В голову лезут разные мысли, вспоминается все самое обидное, злое. Один раз мы возвращались из гостей поздно вечером и шли по темной улице. Дороги у нас освещены только в центре, а на этой была кромешная тьма. Еще асфальт какой-то… даже не знаю, был ли он там. Мы переступали через буераки, камни, бревна и еще не знаю что. У нас на улицах, бывает, ведутся строительные работы, которые не заканчиваются годами, и это была одна из них. Я шла на каблуках и взяла его под руку, чтобы не упасть. Так вот он сказал: «Не цепляйся за меня»! – и стряхнул мою руку со своей. Олег говорит, что я злопамятная – это означает, что у меня хорошая память на всё плохое. Но что делать, если я помню это?

Когда мы идем по городу, он может взять у меня легкую сумочку и понести, но никогда не сходит на базар за продуктами. А сумки, которые я ношу оттуда, уж куда потяжелей будут! Мне нельзя носить тяжелое, у меня смещен один позвонок, и от этого бывают боли, но он все равно не пойдет, не царское это дело.

Я теперь всё больше бездумно сижу в интернете, перелистываю страницы, читаю все подряд, ничего не понимая, слушаю музыку на Ютубе, лишь бы занять себя чем-то. Олег раздражается, что я слушаю пошлую ресторанную музыку, типа розы-слёзы, кровь-любовь. Но она действительно немного отупляет и таким образом успокаивает мне нервы. Пусть бы и он позволил себе немного отупеть на время, глядишь бы, и поправился. Олег воспринимает мир слишком обостренно. Например, он говорит, что разочаровался в человечестве, и от этого страдает. Он грустит оттого, что не сможет увидеть будущее человечества через тысячу лет. Он хотел бы дожить до конца света, чтобы увидеть океанскую волну высотой двадцать километров, которая будет надвигаться на нас, ведь это такое величественное зрелище!

Довольно странные фантазии и желания. Впрочем, можно понять, если человек нездоров.

Жан, Вы не будете смеяться? Я записала и высылаю Вам песню в собственном исполнении.

Юлия, спасибо большое за песню! У Вас прекрасный голос, свежий, прозрачный в высоком регистре, и чуть таинственный в низком.

Из-за низкого качества записи трудно было разобрать слова. Но я поступил, как Ваш муж – слушал только звук Вашего голоса, не пытаясь понять смысл. И получилось чудесно… я, право, был очарован. В голову мне пришло такое изображение: идет лесная фея по руслу маленького ручейка. Кажется, она чем-то озабочена и едва слышно повторяет сама для себя мелодичные фразы, легко перепрыгивает с камня на камень. Она воздушна, невесома, ступает, почти не касаясь земли. Грациозна, сказочна, невероятна… Простите меня, я такой фантазер. Последнее время часто вижу умственные картинки, особенно, когда вы рассказываете истории Вашей жизни.

***

Если Вы и фантазёр, то в Вашей фантазии есть доля правды. Я не то чтобы невесома, но вешу 47 кг (при росте 157). А хотите, я расскажу Вам историю про один голос?

Лет пять назад я работала на одной фирме секретаршей. Звонило много людей, за день человек сто выслушаешь, и до такой степени все они перед тобой становятся одинаковыми, что и ты начинаешь отвечать как автомат. И вот звонит один мужчина, спрашивает моего шефа. Шефа не было, и я с ним немного поговорила. Голос у него был потрясающий: нежный, глубокий, сильный и вместе с тем очень интеллигентный. Я первая завязала разговор, он, как мне показалось, тоже был непрочь со мной пообщаться. Говорили мы о всяких пустяках. Я сказала, что передам шефу о звонке, и попросила его оставить телефон.

Он позвонил на следующий день. Шеф был на месте. Но вместо того, чтобы попросить соединить с ним, этот мужчина проговорил со мной примерно двадцать минут, после чего отключился. Потом сразу же перезвонил, извинился и попросил соединить с шефом.

После этого начались звонки каждый день. Постепенно я вникала в суть дела. Голос принадлежал генеральному директору одной очень солидной компании. Эта компания заключала с нами договор на аренду офиса, и скоро ее руководитель должен был прибыть к нам для подписания документов.

Но мы продолжали общаться помимо деловых интересов наших двух фирм, сами по себе. Спроси меня сейчас, о чем? я не отвечу – не помню!

Его звали Алексей Алексеевич, но он разрешил называть себя просто по имени. Он предположил, что, судя по моему голосу, я длинноногая блондинка с очень красивым лицом. Я ответила, что я всего лишь брюнетка невысокого роста, а насчет лица возражать не стала. Он сказал, что ему не важно, брюнетка я или блондинка, и какой у меня рост.

И вот настал день встречи. Я с утра была так занята, что пропустила его появление. Потом мой шеф позвонил из конференц-зала и попросил занести воды. Я зашла – о боже! Бутылка с водой чуть не скатилась у меня с подноса, а стаканы едва не посыпались на пол. Передо мной сидел Адриано Челентано, только ещё хуже. Не удивляйся такому сравнению – согласись, в лице этого певца есть что-то обезьянье. Как будто родители его не произошли от обезьян, а этими самыми обезьянами и были.

Он метал на меня огненные взгляды. Не знаю, смогла ли я изобразить на своем лице хотя бы элементарную любезность.

И вот пошли рабочие дни. Их компания обосновалась у нас в офисе, а наша – собиралась со дня на день съезжать. Но, знаешь, как это бывает, «царь три года собирался, а доселе не собрался», или как там у Пушкина. Офис был обширный, и обе наши компании прекрасно помещались в нем.

Мы стали видеться каждый день. Каждый день он приходил к моему шефу, они подружились. Причем в моей приемной он просиживал примерно такое же время, как и в его кабинете. Если случалось так, что шеф уезжал в командировку, он приходил просто ко мне, без всякого повода, усаживался на стул напротив и… мы молчали.

О чем молчал он, я не знаю, я же молчала потому, что говорить мне с ним было не о чем. Его голос уже не казался мне привлекательным, и я была рада, когда меня отвлекали дела. Ходил он некрасиво (ведь он произошел от обезьяны), жесты его были нелепы, смотрелся он смешно и был скушен, скушен, скушен! Но, кажется, он этого не понимал.