Наталья Струтинская - Аю-Даг. Роман. Второе издание

Для первого раза достаточно, подумала я. Слишком большую роль отводят поцелуям. Чувство полета испарилось, и я чувствовала себя так, словно я обнаженная стою перед публикой.

И снова я увидела Василия. Прижимая к себе Викторию, он улыбался, и лицо его радостно светилось, но темные глаза, не отрываясь, смотрели на меня.

«Пусть знает», – подумала я, а в душу прокралась горечь сожаления.

Кенни Джи сменил клуб-денс. Тело мое полностью отдалось ритму, вверяя ему каждое свое движение. Танец поглотил меня, позволив невольно уйти от тех мыслей, что отчаянно стремились затопить сознание, и тех прикосновений, которых невольно избегало все мое существо.

Я чувствовала на себе взгляды; взгляды эти выражали восхищение со стороны мужской половины, и зависть – со стороны женской, – одинаково льстивые, питающие мое самолюбие. Я была поглощена собой, музыкой, светом, – я была поглощена тем, что пьянило меня сильнее любого шампанского.

Почувствовав в теле усталость и жар, я направилась к носу теплохода, где музыка была тише, а ветер освежал разгоряченное тело. Я захватила с собой палантин.

Черные зрачки моря, покрытые звездной сверкающей радужкой, встретили меня. Когда успели зажечься эти звезды, еще час назад скрытые от глаз? Миллиарды созвездий картой расчертили небо, изображая на черном полотне материки и океаны далеких планет и миров, наполненных тайной познания, истиной, противоречием и мечтами. Небо, днем скрытое за ослепляющим взор светом, ночью открывало свое истинное лицо, перед которым вся суета дня и земные желания исчезают, оголяя подлинное человеческое одиночество.

Я обернулась. Василий, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, наблюдал за мной. Подойдя ближе вальяжной походкой, облокотившись на металлический поручень и заглянув в мои глаза, он продолжил:

Заглянув в его темные глаза, я произнесла:

– Я не ожидала встретить тебя здесь.

Василий повернулся к морю, глядя туда, куда минуту назад всматривалась я.

– Я не мог упустить случай увидеть Вадима в новом амплуа, – и, вздохнув, он окинул взглядом небо и протянул: – Будто кто-то прибил к небу гвоздями черное полотно.

– Кто-то видит на небе гвозди, а кто-то – целые миры, – пожала плечами я. – А насчет Вадима… Боюсь, тебя ждет разочарование.

– Разочарование никого не ждет. Это всего лишь осадок слишком больших надежд.

– Все это смахивает на лицемерие.

Василий усмехнулся.

– Ты же знаешь, лицемерие и я – вещи несовместимые.

– Тогда как объяснить твое присутствие на его празднике?

– А я пришел вовсе не к нему… – вскинул брови Василий.

Речь его была какой-то слишком веселой, мягкой и склонной к философии, так что меня неожиданно осенила мысль.

– Ты пьян? – воскликнула я.

Василий взглянул на меня и улыбнулся. А потом оттолкнулся от поручня и воздел руки к небу. Рубашку его раздувал ветер.

– Если я и пьян, то только жизнью! – Василий крепко сжал поручень, так что костяшки на его пальцах побелели. – Дыши, Маруся, дыши! Чувствуй этот воздух! Он дик, как этот берег, и свободен, как эта водная пустыня! Он свободен, в отличие от людей.

– Все в твоих руках, – пожала плечами я.

– К сожалению, миссия рук такова, что они способны претворять в жизнь лишь сигналы мозга. Им не подвластны сигналы наших сердец.

– Разве сигналы наших сердец не подают импульс мозгу, чтобы руки наши претворяли в жизнь сигналы сердца?

– Все это так. Но есть чудовищная сила под названием «обстоятельства».

Я покачала головой.

– Человек свободен в своих действиях. Слово «обстоятельство» мне напоминает слово «отговорка», – я подмигнула Василию. – Как думаешь, может, они синонимы?

– Я думаю, есть такое обстоятельство, как долг, – после минутного молчания, сказал Василий. – Оно является синонимом тому, что делает человека человеком – чести.

– Долг? – переспросила я. – Если ты и должен кому-то, то только своим родителям. Но долг этот невозможно покрыть.

– Покрыть невозможно. Но лучшее, что мы можем для них сделать – подарить им достойную старость. И, к сожалению, люди упростили этот мир до того, что для осуществления любого, пусть даже самого ничтожного замысла, нужна обыкновенная маленькая бумажка – деньги.

– Упростили? По-моему, деньги – довольно серьезная вещь.

Василий покачал головой.

– Жизнь – великий дар; мечты, чувства, порожденные удивительными биохимическими процессами в нашей голове, люди заключили в прочную бумажную клетку – деньги. Клетка эта превращает людей в зверей, пробуждая в них самые дурные качества. Но ты не можешь существовать без этой клетки, потому что клетка эта, словно птиц в инкубаторе, кормит нас. – Василий замолчал, глубоко вдыхая свежий воздух и серьезно глядя в темноту. – Но долг человека не только в этом, – сказал он. – Долг каждого человека – найти свое место в этом мире.

Василий вскинул голову к звездам.

– Мне всегда казалось, что все уже известно заранее, – тихо сказала я, – и каждому человеку уготована своя судьба. Мир слишком сложно устроен, чтобы человек жил в нем сам по себе.

– А не выбирает ли человек сам свою судьбу, принимая предоставляемые ему жизнью возможности или же отказываясь от них? – спросил Василий и посмотрел на меня.

Было в его взгляде что-то, от чего мне вдруг стало жаль его. Какая-то тоска, мучавшая его.

«Почему ты говоришь обо всем этом сейчас?» – подумала я, и, словно прочитав этот вопрос в моих глазах, он ответил, будто мысль была высказана вслух:

– Все это вздор, – махнул он рукой, – не слушай меня. Ты счастлива, а я действительно немного пьян, и потому мы можем не понимать друг друга. Все это вздор, – повторил он. – Здесь холодно. Было бы лучше уйти отсюда. Почему ты здесь одна? Почему не нежишься в лучах внимания?

Я с укором посмотрела на него. Последнее слово он выделил. Он дразнил меня.

– Молчишь? – спросил Василий. – Рассердилась? Не сердись на меня. Душа моя говорит на своем языке, который даже я иногда не понимаю, тем более, когда понимание мое притуплено дешевым шампанским. Скажи мне что-нибудь, Маша. Как поживает Бонус?

– Спит и ест, – сказала я. – Выглядит счастливым.

– Счастливое существо, – вздохнул Вася. – Человеку для счастья нужно гораздо больше.

– Моя бабушка говорит, что для счастья достаточно просто любить, – вспомнила я.