Татьяна Леонтьева - Полтора килограмма соли

Я что-то забормотала про вытяжку и проветривание.

Алиса стояла на пороге и молча жевала жвачку. Взгляд у нее сделался настороженный.

– А где спать будете? – продолжал Женя. В комнате не было никакой мебели, кроме тумбочки, сооруженной холеным юристом.

Я пнула ногой рулон с матрасом:

– На матрасе пока, а потом что-нибудь придумаю. – Я вложила в свою реплику всю доступную мне беспечность. Ах, зря я все это затеяла. Надо было занять тысячу на гру-

зовую газель, делов-то. Сэкономила! Теперь красней вот. Все триумфаторские чувства с меня как ветром сдуло.

– Вот на этом? – Женя тоже пнул несчастный матрасик. Да, он был достаточно тоненький, снятый со сломанной раскладушки. – Вы что, совсем… ку-ку?

И Женя даже постучал пальцем по виску.

Пока я думала, обижаться ли мне на такую фамильярность, он обратился к Алисе:

– Ты ей что-нибудь должна?

Алиса внимательно на меня посмотрела и отрицательно покачала головой.

– Делай что хочешь. Но, по-моему, надо ехать в «ИКЕА» и покупать ей диван, – заключил Женя. Сложил руки на груди и замолк. Мол, мое дело предложить, а если вы бабы такие дуры, то это ваши проблемы, у меня нет времени с вами тут валандаться.

– Поехали, – согласилась Алиса. – Это действительно никуда не годится.

Меня они уже не спрашивали и вообще выражались обо мне в третьем лице. Как будто я человек конченый или по меньшей мере бестолковый. Меня посадили в машину, и тем же кортежем, но порожним, мы двинулись на окраину. В «ИКЕА». Я причитала, что не надо мне таких благ, Алиса говорила, что диван будет в счет новогодней премии и ничего страшного.

– Но вы поймите, что тут жить нельзя, Таня, – диктовала она. – Вы тут себе заработаете туберкулез какой-нибудь или радикулит. Я вам тут не разрешу жить. Ну или обещайте мне, что застелете пол войлоком. Я вам сама оплачу войлок, хотите? Там же пол холодный! Там подвал под ногами! Там пол ниже уровня моря! И кругом влага! Это Питер! Не забывайте, где вы живете.

Я вяло возражала, описывала ужасы коммуналки, но срущая под дверь кошка и даже клопы не поразили воображение Алисы Александровны.

– Там тоже было холодно! Там из щелей знаете, как дуло! – доказывала я.

Но все это уже никак нельзя было продемонстрировать, и потому звучало неубедительно. А из окна правда дуло будь здоров. Когда я зимой ложилась спать на ту самую раскладушку, накидав на себя все одеяла, у меня от ветерка из оконных щелей колыхалась челка. А укрываться с головой я не любила. Так и задохнуться можно нечаянно.

В «ИКЕА» мной овладели смешанные чувства. Мы ходили по всем этим выставочным залам. Сборная такая компания. Яркая Алиса, красавец Женя и я – не пойми кто. Алиса выбирала себе полочки в кладовку и, как настоящая женщина, бросала в тележку то подушку, то вешалку для своей коллекции платков. Женя замерял полки бумажным сантиметром и прикидывал, как они впишутся в кладовку.

Я смотрела только на цены. Но и во мне, видимо, тоже что-то есть от настоящей женщины. Глядя на все это изобилие, я представляла, что это я не с директором тут прогуливаюсь, а с Коваленом. И мы выбираем всякую мелочовку для нашего нового дома. И я не думаю о деньгах. А потом мы идем отмечать покупки в ресторацию и едим шведские фрикадельки со сладким соусом.

Диван я выбрала самый дешевый. Под шумок купился еще и шкафчик. На колесиках, из плотной ткани, пара полочек внизу и вверху перекладина. Шкаф-палатка. Все это добро Женя довез до Пряжки, предлагал собрать, но я заверила, что и сама управлюсь. Там же инструкции как раз для таких безруких, как я! «Ну, как знаете!» – выдохнул Женя и уехал с чувством выполненного долга.

Я действительно справилась и собрала все эти конструкции. Разложила вещи. Плита еще не была подключена, но чайник у меня электрический. Я заварила чаю, водрузила чашку на раскладной пленэрный стульчик, прикрыв его деревянным планшетом. Долго думала, можно ли в новом доме курить.

Можно, решила я. И закурила. В отсутствие свидетелей триумфаторские чувства понемногу вползали обратно в мое

сердце. Съемная квартира в центре города. В Коломне. За пятнадцать тысяч. Новый диван, никем нетронутый и не оскверненный. Может, этот диван станет нашим с Коваленкой брачным ложем. Мои вещи висят в моем шкафу. Все это купила я. Фантастика!

Вообще-то мы с ним знакомы лет шестнадцать. Это я так говорю – «Ковален», «Коваленочка», «Лешенька», а ведь очень долго я звала его Алексей Николаичем и на «вы». Или, расхрабрившись, по фамилии: «Коваленко».

Нет, наверное, не с этого надо начать. Конечно. Самое главное – это разница в тридцать семь лет. В принципе, Ковален годится мне в дедушки. Теоретически. Если бы он родил сына лет в семнадцать, а сын родил бы меня в восемнадцать… Но, слава богу, произошло не так.

Хотя наши корни некоторым образом переплетаются. В сорок пятом Коваленкин отец и мой дед лечились в одном госпитале. В Прокопьевске. Представляете, лежат два молодых солдата на соседних койках. У одного желудочное кровотечение, другому осколки из ноги выковыривают. Может, ночами они переговариваются в темноте, байки какие-нибудь травят. И ни за что ведь не догадаются, что сын одного и внучка другого заварят такую кашу спустя полвека.

Я не помню точно, когда увидела его в первый раз. Но отлично помню, как в школу пришел Ярославцев.

Школа наша в Томске была самая заурядная, типовая трехэтажная. В шестом классе мы перевелись на третий этаж и свысока поглядывали на малышей. Первая любовь, знаете ли, первые дискотеки, мальчики по плечо любой девочке. Я была самой низенькой, поэтому меня часто приглашали на танец. Уж точно не за красоту. Самой красивой в классе была рыжая Белка. А самой умной – Чпокс, задачки по математике щелкала как орешки. Белка умела красить ресницы и завивать волосы плойкой. Я ничего такого не умела и задачки осиливала с трудом. Я носила круглые детские очки, от которых отскакивала золотая краска. Зимой под колготками у меня прятались синие рейтузы с лямочкой под стопой. Лямочка истерлась, а синий цвет пробивался наружу сквозь черный и очень меня терзал. Мама не выпускала на улицу, не убедившись, что я утеплилась. И я выходила толстоногая. Весь этот слой собирался под коленками некрасивыми складочками, и я прятала ноги под парту.

В соседнем дворе жил второгодник по кличке Убыток. Завидев меня, он кричал: «Эй, очкастая!» А я всегда делала вид, что ничего не слышу. Как будто я глухая, а не подслеповатая.

Я всегда была очень стеснительная.

В то утро я слушала прогноз погоды и лениво возила завтрак по тарелке. А ну как объявят, что на улице минус сорок? Тогда можно будет никуда не ходить, залезть под одеяло и читать книжку. Но фиг вам. В дверь уже стучалась Наталка.