Натали Бизанс - Новая Жизнь. Сага «Исповедь» Книга вторая

«Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.«*– вспомнились слова из Нагорной проповеди. Молитва – сокровенный разговор с Богом, происходящий в глубинных недрах души, требует уединения и сосредоточенности. Чётки помогают упорядочить молитвы, погрузившись в медитацию полностью, не нужно держать в голове подсчёт, пять таинств по десять молитв каждая – один круг розария. Всего их три: тайны радостные, скорбные и славные, воспоминание о жизненном пути Иисуса Христа.

Но есть ещё и венчик к Милосердию Божию святой Фаустины, моей любимой польской святой, чьё покровительство я ощущаю и бережно храню в душе. Мы неразрывно связаны с ней с тех самых пор, когда я впервые увидел икону, висевшую над моей кроватью, думаю, что она была там со дня моего рождения. Её в начале сороковых годов двадцатого века нарисовал мой дед Радимир Вишневский, вдохновлённый иконой Божьего Милосердия, которую по просьбе сестры Фаустины (в миру Хелены Ковальской) написал художник Евгений Казимировский, основываясь на описаниях видений монахини. Радимир был поражён, увидев этот образ, и множество раз в течении жизни пытался его воссоздать, один из лучших образцов его творения и по сей день хранится у нас в семье.

История жизни моего деда всегда вызывала во мне особый живой интерес. Родился он в дворянской семье, получил прекрасное образование, по заведённой в семье традиции стал военным. Блестящую карьеру ему пророчили ещё с детских лет, но его душа благоволила к прекрасному. Бабушка рассказывала, что он был очень набожный и романтичный человек, любил рисовать. Особенно его вдохновляли иконы и образы святых, что никак не помогало в продвижении по службе. Он ушёл из армии и подумывал о том, чтобы стать монахом, но началась война. Во время оккупации находился в партизанском отряде, когда советская армия освобождала Польшу, раненный попал в госпиталь, где и познакомился с русской медсестрой, у них вспыхнула взаимная любовь. Больше они не расставались, он устроился санитаром и прошёл рядом с любимой до конца войны, поженились, уехали в Россию, уже там родился мой отец. Но вскоре Радимира арестовали, обвинили в шпионаже и отправили в лагеря. Сохранилась лишь пара писем, написанных дедом, кем-то переданных уже после его смерти бабушке. Несколько документов, нарисованные им иконы, да чудом сохранившаяся фотография молодого красивого польского офицера в парадном мундире, над которой бабушка пролила столько безутешных слёз, вот всё, что осталось нам, его потомкам. А ещё католическая вера и какая-то подсознательная любовь к Польше, которая притянула меня уехать учиться в Варшаву. Очень уж хотелось выучить язык, на котором говорил дед, чтобы самому прочесть и понять, о чём он написал в те страшные годы, прощаясь с жизнью. И я выучил. Молитву к Милосердию Божьему читаю на польском. Она объединяет и олицетворяет для меня всё самое дорогое: веру, упование, надежду, почитание, светлую память об ушедших родных. Жертвуя Богу Отцу Тело и Кровь, Душу и Божественную Сущность Иисуса Христа ради прощения грехов наших и всего мира, соединяясь с жертвоприношением Сына Божия, мы приобщаемся к любви, которую небесный Отец изливает на раны Христовы, а через них – на весь человеческий род. Эта молитва всегда спасала меня в самые трудные минуты и помогает выстоять сейчас.

Началась пересменка, я услышал голос Эдмунда, он сдержал своё слово и вышел на службу снова в ночное дежурство. Но теперь появился сосед, и это по-настоящему тревожит. Что может сделать обычный дежурный, когда ещё есть и свидетель нарушения, который может всё рассказать? Станет ли он рисковать своей работой и репутацией ради почти незнакомого ему человека? Нужны ли такие жертвы? И что бы я отдал ради встречи с Наташей?! Всё… и ничего, ибо мне нечего отдать, всё, что я имею, принадлежит Богу.

* (Матф.6:6)

Наступила ночь. Эдмунд несколько раз за это время проходил мимо камеры, бросая на меня многозначительные взгляды. Но мы не могли поговорить, кто-то всё время мешал. Сосед продолжал симфонический концерт под руководством… точнее без руководства вообще, но всё же прослеживалась некая периодичность звучания исходящих из плотного тела басов. Сон, судя по всему, у него богатырский, а вот я, при всём желании, не смог бы уснуть.

Где-то в глубине души ещё теплилась надежда, то замедляя, то ускоряя ритм моего беспокойного сердца, дрожью ожидания пробегая по телу.

Эдмунд подошёл, когда все разбрелись, уже была глубокая ночь, даже телефон замолчал, отдыхая от дневной суеты. В отделении, если не считать храпа моего соседа, стояла тишина. Медленно повернулся ключ, открылась, чуть скрипнув, решётчатая дверь, и Эд жестом показал мне идти за ним. Всё это больше походило на сон, нежели на реальность. Я вышел, он закрыл за мной. Сосед резко всхрапнул, мы замерли, мёртвая пауза, свистящий выдох. Лишь свернув за угол, Эдмуд тихо поинтересовался:

– Как ты?

– Нормально, – сердце выдавало чечётку похлеще Фреда Астера.

– Зачем руки за спиной держишь? – хмыкнул мой сопровождающий,

– Уже привык… – шёпотом ответил я.

Мы прошли ещё один длинный коридор и свернули на лестничную площадку, Эдмунд повёл меня вниз к подвальному помещению.

– Прости, что так поздно и в таких условиях, но, по крайней мере, даже если кто-то спохватится, вас здесь вряд ли будут искать.

Найдя нужный ключ, он открыл ещё одну дверь, и я уловил знакомый дух… Угля уже нет, холодные печи закрыты, пахнет сыростью, но запах дыма въелся в стены.

– Это старая кочегарка, её уже давно не используют, теперь работает городское центральное отопление, – он включил свет и провёл меня в следующую за котельной комнату, предназначавшуюся раньше для отдыха кочегару, там была старая душевая кабина, топчан, небольшой столик, возле него сваленные в кучу коробки с каким-то хламом. – Помещение заброшенное, я немного прибрался, но времени особенно не было, прости! Мы тут иногда отсыпаемся после тяжёлой смены… Но сегодня вас никто не потревожит, обещаю.

Всё это напоминало мне кочегарку, где когда-то я работал, хотя, наверное, все они похожи друг на друга.

– Здесь могут быть мыши, не пугайтесь. Эрик, я приду за тобой через три часа, позже все начнут подниматься, если, конечно, не будет происшествий, – он вздохнул и перекрестился. – Я не боюсь за себя, подумаешь, уволят. Главное, чтобы тебе не прибавилось проблем!

– На всё воля Божья!.. – тихо ответил я.

– Здесь чайник, и я принёс кое-что из дома, попей, поешь, я сейчас приведу твою жену, – он вышел.

Я не мог думать о еде в такие минуты, и с трудом держался на ногах от голода и остроты нахлынувших на меня чувств. Через пару минут услышал их голоса: