Юрий Лугин - Отведи всему начало

Сашка встрепенулся:

– Одним словом могу! – терять Сашке было нечего, и он довольно похоже спародировал небезызвестного политического деятеля: – Все они подонки, однозначно!

– Садитесь, Шурик, – Митрич вздохнул, скорбя от бестолковости подрастающего поколения. – Выдвинутый предыдущим оратором тезис развить попытается… Торопов Виктор.

Теперь уже Сашка сочувственно пожал Виктору руку.

Виктор встал.

– Повторите, пожалуйста, вопрос, Максим Дмитриевич.

Митрич величественно откинулся на спинку стула.

– Соблаговоляю повторить! Извольте, сударь, на примере одного из поименованных Александром Карпинским подонков, исключая Разумихина, естественно, – объяснить, как они помогают нам, читателям, правильно понять и оценить характер Раскольникова и сущность его теории.

– Извините, но я первый день после болезни и…

– Поздравляю с выздоровлением! Юноша, вы молчали так сосредоточенно, что нам показалось, будто вы способны изречь нечто умное, – Митрич посмотрел в журнал. – А между тем у вас были целых две недели на ознакомление с шедевром Федора Михайловича в наиблагоприятнейшей обстановке – авторитетными людьми (в том числе и мной) неоднократно проверено: лучше всего художественный текст усваивается в горизонтальном положении. И оценку я поставлю соответствующую глубине ваших знаний. И не обязательно «два», о чем некоторые подумали. Я готов дать вам шанс, юноша, изменить мое нелестное мнение о ваших умственных способностях. Если ответите на один единственный вопрос. Скажите, что вам показалось наиболее удивительным и непонятным в этих героях, чем они, может быть, вас поразили?

Виктор задумался.

– Вот Свидригайлов, например. Я не считаю его подлецом. Как можно называть подонком того, кто совершил больше добрых дел в романе, чем все прочие вместе взятые?

Про добрые дела Свидригайлова Виктор прочитал в одной умной книжке – а читать он любил, еще в начальных классах сообразив, что любовью к чтению при прочих равных достоинствах (и даже отсутствии таковых) способен заслужить особое уважение сверстников, – но мнение свое озвучил как внезапно снизошедшее на него озарение.

Митрич заулыбался и стал похож на кота Матроскина, рассуждающего о том, что две коровы лучше, чем одна.

– Браво, Торопов! Классная тема для доклада: «Свидригайлов – русский человек в его развитии». Вот и займитесь. К следующему уроку, аюшки?

– Постараюсь, Максим Дмитриевич.

– А уж постарайся, голубчик! – Митрич посмотрел на Виктора поверх очков и многозначительно постучал указательным пальцем по классному журналу.

– …Итак, красавцы и красавицы, «двойники» в романе – важнейшее доказательство тому, что теория, оправдывающая преступление, преступна. Жить и процветать по ней могут лишь законченные и прожженные подлецы, вроде Лужина – кстати, обратите внимание на говорящую фамилию вышеназванного господина. Потому что даже Свидригайлов, не будучи законченным подлецом – о чем весьма справедливо изволил заметить мсье Торопов, – не выдержал и покончил с собой…

Взгляд Виктора устремился в окно, на памятник Красноармейцу с поднятой в руках шашкой, на покрытую снегом гладь пруда, сопки на горизонте. До конца урока оставалось меньше пятнадцати минут. Еще немного – и он увидит ее.

С первого сентября, когда в актовом зале на торжественной школьной линейке их взгляды случайно пересеклись, мимолетные встречи с Галей для Виктора превратились в смысл существования. Вернее, он убеждал себя, что ему, кроме этих встреч, больше ничего и не надо. Видеть её хотя бы мельком, хотя бы раз, но каждый день – и уже можно жить. О прочем он старался не думать. Прочего просто не могло быть.

В тетради его рука непроизвольно выводила четыре буквы ее имени, и он сразу заштриховывал их, пряча даже от Сашки, которому полтора месяца назад на новогоднем школьном балу отрылся, как на исповеди.

С удивлением посмотрев на написанное – он все еще не переставал удивляться недавно открытому в себе умению оформлять мимолетные мысли рифмованными строчками, редко признавая их чем-то похожими на настоящие стихи, Виктор косым крестом зачеркнул написанное и с досадой захлопнул тетрадь.

Митрич продиктовал домашнее задание уже после звонка, но задержке Виктор обрадовался. Так легче удавалось выйти из класса последним. Он словно невзначай уронил дневник, долго и тщательно укладывал в рюкзак учебник, тетрадь, потрепанный библиотечный томик Достоевского…

И дождался: в кабинет по одному потянулись «ашники».

В дверях Виктор церемонно поручкался с Костей Илониным, давнишним своим знакомым еще по младшей группе детского сада:

– Буэнос диас, амиго Константэн!

Костя притянул его за лацкан пиджака и оттащил на шаг в сторону:

– Слушай, Виталька с тобой хотел поговорить! Он тему придумал, послушай, – Костя напел: – Та-да-ти-та та-та та-да-ти-та-та… Та-да-ти та та-та та-та-та… Классная песня может получиться!

Они стояли не в дверях, но все равно мешали входившим в кабинет «ашникам», и, разговаривая с амиго Константэном , Виктор видел Галю, о чем-то расспрашивавшую ряженого пятиклассника, который принес ей наверняка не первую уже валентинку.

– Мелодия интересная. Послушай, если влет, может, так:

– Круто! – оценил начало будущего шлягера Костя. – Ты, короче, на следующую репетицию подваливай. И желательно с готовым текстом, если сможешь. О'ка?

– Йес, сэр! – Виктор шутливо прикрыл правый глаз двумя сложенными вместе пальцами.

Они разошлись, и Виктор чуть не столкнулся с Галиной и поспешно – слишком поспешно – отвел глаза.

В рекреации он догнал «гонца Амура»:

– Эй, пацан, гоу ту до мэнэ!

Пацан остановился.

– Слушай, почта, ты девчонке записку передавал. У кабинета литературы только что. От кого?

Пятиклассник геройски надулся, как партизан на допросе в гестапо.

– Не скажу! Не имею права! Нас обязали хранить тайну переписки!

– Обязали, говоришь? Молодец, пацан! У тебя чистые валентинки есть? Да и номерок за одним давай.

Примостившись на подоконнике, он начертал прыгающими буквами: «Я счастлив тем, что есть на свете ты».

Подумал – и витиеватым росчерком подписался: «Свидригайлов, Аркадий Иванович».

Перегнув записку пополам, торжественно вручил «почтальону».

– Отдашь девчонке, про которую я тебя спрашивал. Запомнил ее? Смотри, не перепутай. Не сейчас, а на следующей перемене. Да, и вот еще… Если она спросит, от кого, молчи. Сам говорил: фирма тайну гарантирует. Все, свободен!