Юрий Лугин - Отведи всему начало

– Приветик, заходи! – Галина посторонилась, пропуская его в прихожую. Он вошел, всерьез опасаясь, не осыпалась бы штукатурка от биения его сердца.

Чуть легче стало, когда он молча и торжественно протянул Галине средних размеров ананас, купленный в овощном отделе магазина «Меркурий», куда он по наитию завернул по пути.

Галя, взяв в руки подарок, округлила глаза и потеряла дар речи. Правда, ненадолго.

– Вау!!! – сказала она, машинально – или демонстративно с намеком? – пытаясь зеленую метелку ананаса понюхать.

– Как и обещал, – пробурчал с неловкостью Виктор.

Про цветы он думал и даже знал, где можно купить в городе самые свежие и красивые розы, но заявиться с цветами к Гале на этот раз не решился.

– Не стесняйся, будь как дома, но держи себя в руках и контролируй… свои бурные эмоции, господин Свидригайлов! А то знаем мы вас. И про гормональный взрыв наслышаны-с! А я девушка беззащитная, родителей дома нет, на помощь прийти некому…

Галя, не оглядываясь, первой прошла в комнату – домашняя, раскрепощенная, в легких домашних брючках и в обтягивающей тело оранжевой футболке с короткими рукавами; а Виктор, пока расшнуровывал ботинки и пристраивал куртку на гардеробную вешалку, мучительно искал ответ на вопрос: а зачем она это делает, зачем позволяет себе кокетничать, если на самом деле он ей безразличен, и как ему ответить на Галины слова про «беззащитную девушку»? Сообразил и, презирая себя за ернический тон, в комнату входя, выдал:

– Но позвольте, Авдотья Романовна! Ежели мы собираемся репетировать, то я по роли вроде как обязан схватить вас в объятия, обнаруживая явную нескромность и преступную пошлость своих намерений!

Слово «намерений» он произнес с ударением на третьем слоге, что, как ему казалось, соответствовало 19-му веку.

– Размечтался!

– А что ты сделаешь? «Так значит, выстрелишь, зверок хорошенький?»

– Мы уже репетируем? Проходи, садись, я сейчас, – она вышла, а Виктор перевел дух и огляделся: «Покажи мне, как ты живешь, и я скажу, какая ты…»

Комната и все, что ее заполняло, вызывали у него болезненный интерес: в девичий дортуар он попал впервые.

Книжный шкаф в углу, содержимое которого возбудило в нем чувство зависти, как и компьютер с пузатым монитором на столе у окна. (Компьютеры в их городке, несмотря на то, что весь мир уже второй год проживал в двадцать первом веке, были редкостью и все еще считались символом достатка). Музыкальный центр рядом с диваном, гитара и плакат с Виктором Цоем на стене… Фотографии за стеклом на полках в книжном шкафу, одну из которых, где Галя была запечатлена в легком летнем платьице, ему нестерпимо захотелось украсть…

Галя вошла, церемонно вкатывая сервировочный столик с двумя чашечками дымящегося кофе и тарелочкой домашнего печенья.

– Угощайся!

– Роскошь! Блаженство! Тронут! Весьма!

Галя пояснила:

– Гостей, прежде чем говорить о деле, принято поить чаем или кофе. Говорят, это позволяет создать легкую непринужденную обстановку. И учти… Судя по содержанию твоей записки… – договаривать она не стала.

Ее слова были намеренно обидными в расчете на то, чтобы он не смел сокращать ту дистанцию, которую она между ними определила и которая ее вполне устраивала. И вопрос, а почему она позволяет себе слегка кокетничать с ним, для Виктора разъяснился окончательно: а просто так! По привычке.

Странное дело, из-за невысказанного Галей, но легко угадываемого по поводу его записки, Виктор пожалел, что у него не хватило смелости вместо одной строчки написать все четыре:

Вслух же на недосказанное Галей он ответил:

– Понял. Кстати, у Льва Гаврилина есть забавная миниатюра: «Приглашал кот соловья в гости: «Прилетай запросто: может, и споешь… Если успеешь!»

Галя улыбнулась, взяла чашку, кивком приглашая Виктора угощаться, села рядом.

Виктор, смущаясь, кофе пригубил, отломил кусочек печенья…

Его трясло от ее присутствия, отнюдь не образно обдавало жаром. И он, наверное, умер бы, догадайся она, что именно он чувствует. Но в то же время Виктор испытывал непередаваемое блаженство, о котором и мечтать не осмеливался еще несколько часов назад.

Галина между тем – не врут люди про женскую интуицию! – о его переживаниях догадывалась.

– Кушай печеньице, Витенька, не стесняйся! Сама, между прочим, готовила!

– Из твоих рук, милая, я готов выпить даже яд, – пробормотал Виктор, не переставая про себя удивляться: и с чего его вдруг понесло игривым тоном озвучивать всякую фигню?

Галя всплеснула руками:

– Ну вот! Гадюкой обозвал! – и легонько ударила его кулачком в бок.

На несколько секунд Виктора замкнуло – точно так же, как в начале октября, когда на субботнике по очистке школьной территории расшалившийся Валерка Карасик нечаянно толкнул Галину в его сторону.

Потом он с удивлением подумал: «Фигня фигней, а действует!» – и почти расслабился.

Он пытался шутить. Вернее, не в силах преодолеть смущение, утрировал его, якобы юмористически смущение изображая:

– Да что ты, Галя! Гадюки – они, хотя и красивые, но маленькие. Я сравнил бы тебя с анакондой, которая душит жертву, обнимая.

Галя с наигранным испугом отодвинулась от него в угол дивана, черные, с антрацитовым блеском глаза ее с прыгающими в глубине веселыми бесенятами выразительно сощурились.

– Про «обнимая» не по сюжету. С вами все ясненько, Виктор Свидригайлович, – она обличительно погрозила пальчиком. – Потаскун! Кто про что, а вшивый все про баню!

– Неправда ваша, – Виктор «обиженно надул губы». – И не вшивый я вовсе.

– Ага! Значит, насчет потаскуна не против?

– А чё сразу потаскун? Вполне здоровая реакция, между прочим, юношеского организма на присутствие очаровательной девушки, – Виктор, чем дальше, тем больше обалдевал от того, что способен говорить с Галей в привычной ему насмешливой манере, которую давно уже выработал для общения с другими девчонками и которую озверело ненавидел, потому что не мог не презирать девчонок, позволявших разговаривать с ними в подобном тоне.

– Та-а-ак… Еще слово на эту тему, и мы услышим звук пощечин!

Виктор поднял руки:

– Сдаюсь, верю, молчу! – снял с гвоздя гитару, провел по струнам, проверяя настройку, и с чувством пропел:

– Надо же, он еще и поет! – удивилась Галя.