Аарин Ринг - Вкус сна. Женщина внутри себя

Увидев меня, Митя участливо спросил, не заболела ли я? Сам он болел довольно часто, но не пропускал из-за этого работу и не ходил в больницу. На себя он просто плевал. Я сначала думала, что это из-за его обычной лени. Но потом заметила, что, если заболевала я, он брал у матери телефоны врачей и настаивал, чтобы я позвонила им всем.

В этот раз я не хотела рассказывать о себе вообще ничего, поэтому размыла тему, мол, вчера у меня были трудности бытового характера. Он слишком хорошо воспитан, чтобы выяснять подробности моего быта и тем более его трудностей. Может, он мне и не поверил, смотрел на меня молча, как будто ждал продолжения. Но я включила свой компьютер и уставилась в монитор, давая понять, что беседа окончена. А может, ему и на меня стало плевать, также, как на себя. Митя поставил свою личную метку в начале следующего ворд-файла, мы всегда так делаем, чтобы было понятно, кто уже читал, а кто нет. Я посмотрела на него исподтишка, он забыл убрать с лица растерянную улыбку. Жалкая картина.

Моя очередь читать была после него. В последнее время я читаю последней, так как у меня лучше всех получается замечать ошибки. Первой читает Людмила Леонидовна Крех. Но она часто бывает слегка пьяной на работе с самого утра, поэтому Мите приходится перечитывать и переправлять всё после её читки. Так как Митя только начал это дело сегодня, я знала, что это надолго. Я решила не ждать, сидя на стуле, а ждать, сидя в столовой с чашкой кофе. У меня даже песенка сорвалась с губ, когда я пошла к двери. Бедный безнадежный простак Митя.

Длинная плиссированная юбка скрывала мои полноватые коленки и увеличивала попу, что должно было ограждать меня от посягательств офисных котов. Правда, у нас было полно сексуальных кур в обтягивающих брюках и с декольте, так что на меня и так мало кто обращал внимания. А через год работы в мою сторону совсем перестали поворачиваться мужские головы, и я слилась со стенами. Но защитную юбку носить нужно всегда! Ненавижу, когда ко мне пристают. Я прям мурашками от гадливости покрываюсь. Что ты можешь предложить мне, дорогой? Быть опорой твоего гнилого эгоизма? Угождать тебе с ужином? Угождать тебе с завтраком? Угождать тебе в постели? Нет, это больше не должно со мной повториться. Одного раза взаимной жизни достаточно, не хочу каждый раз оставаться изношенной, уставшей, забывшей о себе и своих нуждах идеальной женщиной, воспринимаемой как изящный предмет интерьера.

Днем воздух в редакции густой, наэлектризованный и неподвижный, как перед грозой. Все интеллекты одновременно включены в работу на полную мощность. Мне некомфортно, хочется выскочить из этой мыслительной духоты. К тому же в последнее время в коридорах или буфете я замечаю на себе сверлящие взгляды. Так как в моем поведении ничего не изменялось, я списываю это чувство на свое личное психическое расстройство. Дома меня также преследует ощущение присутствия в квартире кого-то еще. К тому же я давно не верю, что кто-то на работе способен заинтересоваться мной, я отлично защитила себя от вражеского вторжения: игнор у меня снаружи, игнор у меня внутри.

Секса я не боюсь, наоборот, один период моей жизни был пропитан настоящей зависимостью от секса. Я боюсь секса не с тем человеком. Женщина очень быстро на это подсаживается, и если она допустила до близости, то чаще всего с ней после этого можно делать что угодно. Мужчины это чувствуют, они обожают власть.

Но дело даже не в этом. Я просто боюсь. Сколько помню себя, немного чего-то боялась. Неважно чего. Легкий страшок все время сидит под нижними ребрами и дышит оттуда ядовитым зеленым туманом. Я частенько отскакиваю от своей тени. Да и кто ко мне подойдет, если я от всех шарахаюсь? Обычно я первой заговариваю с тем, кто мне понравился. Как правило, человек этого сначала пугается: кто здесь?

В редакции мне не нравился никто. Поэтому я сидела за столом на четверых в полном одиночестве, нюхала отвратительный кофе и разглядывала бело-голубую клетку узора клеенчатой скатерти, обильно украшенную расплывшимися дырками от случайно упавших на нее сигарет из неосторожных рук местных вечерних пьяниц. Дыры были расцвечены засохшими каплями борща, значит, сегодня на первое борщ. Случайно скользнув взглядом по полу, я заметила под соседним стулом мятый листок бумаги. Подняла его – это снова была страница из книги.

«И скажет жена мужу: „Дай мне это!“. И отправится муж в долгую дорогу через лес и переправу. Через горы. Через океаны. И дойдет муж до конца земли. И не найдет того, что ищет. Тогда поднимет он глаза к небу. И в отчаянии выпустит стрелу в ночное светило. И погаснет светило. И будут прокляты люди, и будет проклят тот муж».

Я аккуратно согнула лист пополам и положила в карман юбки. Снова этот сверлящий спину взгляд. Не оборачивайся. Кто-то играет со мной, или я сама с собой играю. Я уже не понимаю, где сон, а где явь и что из них что. Я больше не хочу это различать. Срочно отправиться в отдел кадров и написать заявление на отпуск. Я знаю это состояние. Я снова засыпаю, опускаюсь все глубже.

Выходя из столовой, я наткнулась на заместителя главного редактора, он повернулся и хлопнул меня по жопе как бы невзначай. Сука. Ненавижу.

– Алексадра, что-то вы ко мне не заходите?

Пх! И к нему мне идти за подписью. Ад… Но так это оставлять нельзя, это унижение. Вдруг кто-то видел?

– Петр Николаич, вы получили мою записку? – на него набросился кудрявый красавчик в зеленых джинсах. Недавно стал крутиться в редакции, не знаю его.

– Антон, ты меня мучаешь. Сделай как хочешь. – Ха-ха, похоже две липучки слиплись.

Я поискала глазами сверлящий «взгляд». Пятеро, молодые и наглые, еще свеженькие, тоже новенькие здесь. Смеются. Ну-ну, скоро позеленеете и скиснете, как все.

– Александра, вы идете? – Петр Николаевич волочится за мной, зараза…

– Да, мне как раз нужно подписать у вас заявление.

Кудряш не отставал от нас, он решительно рванул за начальником в кабинет. Классно! Отличный способ не оставаться с ним наедине. Я поплелась за ними, разглядывая «липучкины» розовые кеды.

В кабинете Петр Николаевич меня за что-то нежно журил, пытаясь взять за плечо, но я не слушала, писала свою бумаженцию. А липучий кудряш крутил возле меня зеленой попой. Рассказывал про свой проект, заискивал. Камеру фотографическую показывал. Зачем ему это? Понятно же, что скоро планете каюк и мы все вымрем как мамонты. Нечего больше сообщать, да и кому? Кругом одни зомби-зомби-зомби. Я отчаливаю с этого бумажного информационного кораблика, как крысиный король. С чувством победителя я отнесла подписанное заявление в отдел кадров.

Меня отпустили на две недели. Пусть Митя узнает получше, какая это ответственность – быть последним читающим. Я сложила все вещи в сумку и объявила об этом в отделе.