Натали Бизанс - Восхождение. Сага «Исповедь». Книга третья

От этих слов стало совсем как-то нехорошо, но отступать было поздно и некуда.

– Пойдём!

«В конце концов, мы все под Богом ходим. В руки Твои, Господи, предаю дух мой!» – я открыл перед Владимиром дверь. – Прошу, на самый верх, я за тобой, тут вдвоём тесно.

Он ничего не ответил и тяжёлыми решительными шагами стал подниматься.

«Физически этот человек больше и намного сильнее меня. Случись что, не смогу ему противостоять. И зачем эти глупые мысли лезут в голову? Мы ведь просто идём поговорить. Я прижал к груди портфель с дневником Агнешки, словно он мог стать мне защитой от внезапно нахлынувшего страха.

«Эх, Агнешка, ты бы его давно раскусила, а я не могу, что-то не даёт мне пробиться к его мыслям».

Он остановился наверху, тяжело дыша, подождал меня. Открыв ключом дверь, я пропустил Владимира в свои «хоромы». Он огляделся, словно ища, к чему бы придраться. Положил на кровать аккордеон.

– Да, не густо, но у тебя ещё всё впереди, да, поп?! – он подошёл к окну.

– Меня зовут Эрик. Чай или кофе будешь?

– А спиртного не найдётся?

– Прости, не держу. Есть минералка, если хочешь…

– Давай воду, в горле пересохло.

– Ты сегодня что-нибудь ел? Я могу сделать бутерброд.

Он повернулся ко мне, словно удивляясь, зачем мне всё это?!

– На рисунке кто? – спросил он вместо ответа.

– Моя семья.

– Все дети твои?

– Двое.

– Везунчик, мне вот так и не довелось.

Я поднёс ему стакан. Он жадно его осушил несколькими большими глотками.

– Ещё?

– Спасибо, хватит.

– Хочешь, я спущусь в бар, возьму что-нибудь для тебя.

– Если хочешь, иди сам поешь, я подожду.

– Пока нет аппетита.

– Тогда хватит тянуть резину, давай приступим к главному.

Мы сели друг напротив друга. Я выдержал его тяжёлый бронебойный взгляд.

– Как ты уже понял, не люблю я вашего брата. Но голос мне сказал, что это – ты. Ты ему нужен, и за всех ответишь!

– В каком смысле?

– В прямом. Я долго тебя искал… Однажды ночью мне приснился сон, странно, но в нём ты был в чёрной рясе с белым воротничком, как католики облачаются.

С этой минуты мне стало совсем «весело», и я с трудом сдерживался, чтобы не проявить своего волнения.

Он продолжил:

– Ты – тот, кто мне нужен.

– Когда-то я был католическим священником, – подтвердил я.

– Подожди, как это, ты же сказал, что учишься?!

– Скорее переучиваюсь. У меня уже есть сан, он даётся на всю жизнь, но вернуться в католическую церковь я больше не могу.

– Значит, ты можешь исповедовать?!

– Я ещё отстранён от служения.

– Кажется, догадываюсь, из-за неё? – он метнул взгляд на тумбочку, где стояла фотография Наташи с детьми.

– Да.

– Из-за любви, значит… – он заходил по комнате, и шрамы задёргались на его лице, словно от нервного тика. Владимир вновь подошёл к окну и что было сил стукнул кулаком по подоконнику. Голуби испугались и, сорвавшись с насиженных мест, улетели. Я не знал, чего ожидать дальше. Боль, душившая его изнутри, проедала и меня серной кислотой.

Он отошёл от окна с перекошенной физиономией человека, способного убить. Словно читая мои мысли, Владимир закатал рукава своего потрёпанного свитера, обнажая крупные и сильные кулаки, снова сел на стул и в упор, глядя мне в глаза, спросил:

– Ты готов? – он просверливал меня ледяным взглядом.

Если бы глаза могли убить, я бы уже лежал на полу мёртвый.

– Уверен в том, что хочешь сделать? Исповедь – это раскаяние, признание вины, совершенной против людей и Господа, искренне желание больше не грешить…

– Ты вот всё долдонишь про Бога, а я Его за всю свою жизнь ни разу не почувствовал, даже когда умолял: «Дай мне знак!» Он оставался глух и слеп к людским страданиям. Когда умирали мои ребята, истекая кровью в Чечне, ему было плевать.

– Как же ты можешь об этом судить? Откуда тебе знать, что испытывает Всевышний, взирая на то, как мы, Его дети, убиваем друг друга?!

– Вот за это я и ненавижу попов. Вы все – лжецы одинаковые! Прикрываетесь якобы истиной, решаете: кого прощать, а кого нет, – на руках его, сжатых в кулаки, от напряжения побелели костяшки. – Вы считаете себя посредниками между Богом и смертными, праведники чёртовы. А кто ты такой? Вот скажи мне! Кто ты такой? Червяк, не нюхавший пороха. Пока ты ползал на коленях и поклоны перед иконами отбивал, мы кровь свою за вас проливали! На моих глазах людям головы резали выродки, которых ты называешь «Божьими детьми»!

– Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить такое.

– А мне нет! – он вскочил со стула, налил себе воды и осушил стакан за раз. – Я лишился иллюзий, когда мы после зачистки вернулись, а всё отделение перебито. Как ягнят перерезали пацанов. Где твой Бог был, когда я их матерям о гибели сыновей рассказывал? Потом мне уже никого не было жаль, ни их баб немытых, ни потомства. Валил всех подряд при любой возможности, пока ты свои молитвы читал, святоша!

Он подошёл ко мне с явным намерением…

– Ты думаешь, что убив меня, тебе полегчает?! – я смотрел ему в глаза.

– Кровь невинного агнца покроет чужие грехи. Ты – Его овца. Так отправляйся к Нему, своему Пастырю, и скажи, чтобы Он навёл порядок в своём стаде!

Его руки замкнулись на моей шее. Отбиваться было бесполезно, единственное, что я пытался сделать задыхаясь, – это передать силу утешения. Теряя сознание, последнее, что я увидел, – лицо Наташи. Чёрная пустота поглотила всё. Я твёрдо знал, что дальше появится свет. Он не может не появиться!..

Открыл глаза, лёжа на полу в своей парижской каморке.

– Слава Богу, очнулся! Прости, что я так поздно, нелегко было тебя найти. Этот город похож на муравейник, – голос Марика показался самым прекрасным на свете.

Я закашлялся, схватившись за горло, чувство было такое, что он раздавил мне кадык.

– А я, главное, и помочь ничем не могу, ни пульс пощупать, ни искусственное дыхание сделать, только и оставалось, что молиться… Слава Богу, живой! – повторял он без конца, мерцая на моих глазах, как привидение из потустороннего мира. – Твоё счастье, ойтец, что моя жена чувствует тебя за тысячи километров!

Оглянулся вокруг, кроме нас никого. Не было и аккордеона.

– Он убежал, – угадывая мои мысли подтвердил Марик. – Я напугал это чудовище до смерти! Ты в порядке?

Я молча кивнул, не в состоянии ответить.

Марик провёл по мне рукой, она прошла насквозь.

– Видишь? И на помощь не позвать, все меня воспринимают как привидение и рассыпаются кто куда. К тому же, прости, Эрик, я не знаю французского, а по нашему они не понимают.

Я улыбался ему сквозь слёзы, сам звук родного голоса исцеляет. Чтобы я делал без него? Без Агнешки, которая всё ещё слышит моё сердце…

– Эрик, ты думаешь нам было легко увидеть такое? Агнешка чуть мозг мне не расплавила! – он присел на корточки. – И сейчас рыдает…