Катерина Зарудина - День святого Валентина

И была права. Валя давно ни с кем не целовалась, кроме Валентина, и сейчас это ощущение было так непонятно, что она вначале даже не поняла: ей приятно или не очень. Через минуту пришла к выводу, что однозначно очень неприятно. Явной тошноты общение не вызывало, но в целом это чужое, нелюбимое. Она почувствовала себя на мгновение предательницей или просто дрянью. Предательницей не по отношению к Валентину, понятно, что ему наплевать. Нет, по отношению к своему личному чувству. Антон довольно старательно прошелся по эрогенным зонам и на определенное время превратился в электродрель, беспощадный отбойный молоток. Он был настолько механичен, что Валя полностью абстрагировалась и смотрела на это безобразие как будто со стороны.

И это было ужасно. Ужасно тем, что опять все возвращало ее к нему – страстному, неповторимому. Любимому. Писателя словно специально подсунули ей для контраста: мол, поняла, что ты потеряла? И это было жестоко.

Ей не нужен был кто-то чужеродный, чтобы полностью осознать это. Она давно поняла, что вместе с Валентином потеряла живую частичку себя. Немаленькую такую частичку.

При этом никаких романтических соплей с писателем не возникло. Даже намека дохлого. Может, поэтому она его вытерпела и не сбежала? Хотя определенная опасность была – писатели натуры ведь творческие. Вроде бы.

После всего первое, что он сказал ей, было: «Не делай такое жалостливое лицо». Вот те на. Она и не собиралась. Просто спать сильно хотелось, потому что эмоции он доставил ей отрицательные, да и времени на дворе полно. Об этом он, наверное, не подумал. Спать? Рядом с ним? Это невозможно. Нужно трепетать, ловить каждый взгляд и быть постоянно в состоянии боевой готовности.

– Как жрать захотелось! Я бы сейчас мяса с кровью навернул, – сказал он, вскакивая как ужаленный с кровати и направляясь к холодильнику, громко шаркая тапками.

Она последовала за ним не из чувства голода, скорее из солидарности. Мужчина хочет кушать. Надо как-то проявить сочувствие или хотя бы заинтересованность.

– Вижу творог, – сказала она машинально.

– Он приказал долго жить. Вот что самый класс! – ответил Антон, доставая прозрачные продолговатые упаковки чего-то.

Это оказалась вяленая корюшка. Слишком изысканно для двух часов ночи, но, глядя на его неясно очерченный, жующий рот, она решила присоединиться.

– Я что-то забыла, как называется твоя книга? – Она наконец-то вспомнила, что трапезничает в компании с самим представителем творческой интеллигенции.

– «Тело», – ответил он с набитым ртом.

– Интересное название. Надо прочитать, – вежливо отозвалась Валя, со смехом про себя вспомнив Васины варианты: «руки, ноги».

– Пожалуйста, у меня весь багажник завален этим добром, друзьям раздаю, – махнул он тощей рукой в сторону, видимо, того самого багажника. – Беспонтовое это дело, скажу я тебе, – писать книжки. Тяжелый труд, который не то что прибыли не приносит, а одни расходы получаются. Я в рекламу столько вложил, что до сих пор икаю, не могу остановиться. Еще все спрашивают: «А ты для себя это писал?» Да, для себя. Сидел днями и ночами, не разгибаясь, серое вещество тренировал, мыслишки куцые по кругу гонял. Просто делать больше нечего, друзья хорошие. Денег хотел, неужели не понятно, но, видно, не моя это нива. – При этом признании его невыразительное лицо стало на мгновение обаятельно-злым, колючим. И, как ни странно, ему это шло. Как будто на бесцветный лист бумаги капнули немного краски.

Здесь Валя начала смутно припоминать, что видела как-то растяжку над Садовым Кольцом, на которой красными буквами было написано: «Тело». Она еще тогда искренне удивилась такому слову, потому что не успела прочитать и понять, к чему же надпись относится. То ли дается реклама новомодного солярия, то ли тренажерного зала. Простота и конкретика поражали в любом случае.

– Я еще неправильно дизайнера-оформителя выбрал. У меня там кровь стекает с букв, топоры повсюду нарисованы, гамма цветовая просто ужасная – красно-черная. Вот народ и шуганулся, – продолжал откровенничать Антон. – Явный перебор.

После того как вся корюшка была съедена, он любезно предложил Вале послушать русские народные песни, которые у него были записаны на компьютере.

– Вот, нашел. «Русское поле» обожаю. Послушай! Какой голос! Сейчас так не поют. – Восторгался он, сидя на кресле, закинув бледные, как макароны, обнаженные ноги на стол с компьютером.

Валя согласилась, что сейчас так не поют, но сидеть в половине четвертого ночи и слушать подобное – это был уже полный сюрреализм. С нее и корюшки вполне хватило. И широких бедер тоже. Он с трудом собрался и доставил Валю домой.

– Позвоню на следующей неделе, – улыбнулся он, пресно улыбаясь. На карпа похож.

Но писатель оказался не так прост, недаром корюшку по ночам ест. Звонков от него не поступало.

– Что ты переживаешь? – резонно спросила Вася.

– Он не звонит, писатель твой гребаный, со своими жуткими бедрами и окровавленными топорами, – расстроенно ответила Валя. – И вообще, сестра моя любимая, кого ты мне подсунула?

– Ну и что, не звонит, подумаешь… Видали мы таких. Скатертью дорога. Ты же сама назвала его машинкой «Зингер»? Ну а кто на данное время был, того и подсунула. Не обессудь. – Смеялась Вася. – Подожди, какие еще топоры?

– Да, зубодробильным автоматом еще назвала. Ты не понимаешь! А самолюбие?

– Ты хотела этого? Повела себя как мужик. Раз-два, и готово. – Смеялась от души Васька.

Она была рада, что Валя немного отвлеклась и вспомнила про самолюбие. Значит, человек встал на путь выздоровления.

– Я хочу показать ему, какие у меня на самом деле ноги. Гладкие, бархатные, а не шерстяные, – зациклило Валю. – У него не настолько волосатые… Помнишь нашу математичку?

В шестом классе к ним пришла молодая симпатичная математичка, волосатые ноги которой – черные, кудрявые, как на голове, являлись одним из ярчайших воспоминаний школьной поры. Она пританцовывала у доски на высоких каблуках в модных облегающих юбках, весело доказывая теорему Пифагора, а у мальчишек глазные яблоки выкатывались так, что с трудом возвращались на место, и они потом еще все дружно пропадали надолго в туалете…

– Да ладно, во время вашей встречи это не имело значения. Он внимания не обратил, – продолжала заливаться Васька.

– Как не обратил, если он их держал? И потом, он не грузчик из подворотни… Трусы еще эти застиранные. Вот обидно! У меня ящик от новеньких ломится, а в такую минуту…

После таких встреч у Вали оставалось двоякое ощущение. Ей было не по себе. В ней будто боролись два человека. Первый – ангел, второй – ведьмочка. Они спорили друг с другом, яростно доказывая, кто из них прав.