Евгений Черносвитов - Сага о Белом Свете. Порнократия

«А что не понятного, – сказал Всеволод Петрович, – я четверть века брожу здесь, каждый кустик мне знаком, каждое дерево…»

«Каждая болотная кочка…» – прервала его Саша, переключившись с Сергея, оскорбившего ее глубокие чувства, и перенесла свою досаду на Всеволода Петровича…

«Да, Сашенька, ты права, – словно не замечая тона, каким сказала Саша о болотной кочке, и того, как бестактно она перебила его, далеко не молодого человека, да еще легенду ДВ, ответил ей Всеволод Петрович. И добавил: «Я знаю каждую болотную кочку и, это далеко не все, что мне в южной тайге ДВ, знакомо, и с чем я породнился!»

Саша, поняла, что нагрубила Всеволоду Петровичу, и очень мягко, заинтересованно, спросила его:

«А плантации женьшеня, такие, как у бабы Любы, находили?»

«Не то, что плантации, больше двух-трех растений рядом не находил… У Любы их, думаю сотня, если не две!.. Я за всю свою жизнь всего 15 корешков выкопал!..»

«А сколько съе..», – «съели», хотела спросить Саша и прикусила язык, почувствовав, что опять сморозить и проявит бестактность по отношению знаменитого краеведа, да еще друга семьи «своего парня», как она все еще называла Сергея в своем тускнеющем о нем воображении…

«И корешки сушеного женьшеня ел, и вытяжку из них пил, и чай женьшенем заваривал… И все это и ты, Сашенька, попробуешь, как устроим застолье в честь моего дорого фронтового друга!»

«Из бабы Любиного женьшеня?»

«Нет! В нем еще хорошо надо разбираться… Может быть, он занесен в Красную Книгу СССР! Я прихватил свой, уже готовый к потреблению!»

«А я – молода и здорова… зачем мне женьшень?»

«Зачем женьшень молодой и здоровой девушке, ты услышишь от самого профессора Фруентова!»

«А, как я пойму – правду он говорит, или шутит, если он будет при этом смеяться?»

«Сразу не поймешь, – это вмешался в разговор Володя, подходивший к ним, ведя под руку Катю, – попьешь женьшеня, одной извилиной будет больше, тогда наверняка все поймешь!»

«И то, почему Сережа привез сюда меня, его девушку, а во Владик едет с другой, которую знает всего-то ничего!»

«А это поймешь в первую очередь!»

…Завтракали быстро, словно торопились все куда-то, молча, словно языки вместе с горячими пирожками с зеленым луком и яйцами, проглотили. Даже, что кому передать: молоко в крынке, крутую сметану, дымящийся кофе, или чай – черный без трав, черный – с травами, сок из третьего, а не из двадцать третьего кувшина, – читали по глазам.

…Соки были из всевозможных лесных и садовых ягод, и плодов. Как-то: лимонника, аралии маньчжурской, дикого томата, «волчьих» ягод, смороды всех цветов, рябины, калины, слив и другие всякие, какие могут быть только на Юге ДВ! Каждый за столом, жуя и глотая, думал свою думку! Вот так:

Всеволод Петрович – «Интересно, что скажет Коля, увидев такое чудо – плантацию в треть га женьшеня?»

Баба Люба: «Счастливая я женщина: такие интересные люди у меня за столом! Надо что-то придумать, чтобы у них в памяти осталось, кроме поляны женьшеня! А Сережка – кобель: жена на сносях, а он мало, что девку из Москвы сюда привез, да еще племянницу Всеволода охмуряет открыто! А, они? Современные молодые женщины. Что у них на уме? Сережка с Володькой вдвое их старше. Побалуются и бросят!»

Катя: «Сережка втюрился в Любку. Нам со Светкой ублажать Володьку. Ну, да ладно! Здесь рай, а в раю – все дозволено!»

Саша: «Володьке не дам… А вот, если Всеволод Петрович… Не раздумываясь отдам ему свою девственность… Знатный старик!»

Люба: «Зацелую до смерти, изомну, как цвет… только в лес въедем! Во Владике так любить его буду, что про бухту „Золотой Рог“ забудет!»

Сережа: «Первый раз в жизни так сильно хочу женщину, что никогда и не думал, что это так можно! Как увидел… Она не могла этого не почувствовать, когда я прижал ее к себе… Не могу понять: вот смотрю на них троих – Катю, Сашу и Любу, а вижу только Любу, чувствую только Любу! Ночью еле себя удержал, чтобы не вытащить ее из спальни… Хорошо, что баба Люба постелила их в одной комнате… Думаю, что и ее тянет ко мне таким же магнитом… соединимся, как две шаровые молнии… Как бы тайгу не сжечь!»

«Через три километра можно свернуть на старые вырубки», – сказал Сережа, стараясь не смотреть на Любу, чувствуя, что весь дрожит и весь мокрый от пота, хотя в тайге не было так жарко, чтобы вспотеть, хоть выжимай!

«Делай, что хочешь!» – сказала Люба, тоже не смотря на Сергея, и в таком же состоянии, как он. Они ехали по лесной, узкой, выложенной молодым ельником, дороге, машину трясло, кидало из стороны в сторону. Сергей вцепился в руль, а Люба в сиденье кресла. Она с ужасом представляла, что увидит Сережа, когда она сбросит сарафан и трусики – огромные синяки на заднице! Она знала, зачем Сережа хочет свернуть с дороги, и от одной этой мысли звенело в ушах и темнело в глазах!

…«Там, почему-то ни кусты, ни деревья не стали расти… Несколько лет было болото. А потом и оно высохло, только мох и остался! „Чистый мох!“ – баба Люба зовет это место. За мхом – ее любимые грибные угодья!»

«Отдамся на мху… Кто бы сказал – никогда бы не поверила! Мужчине, которого знаю два дня, с которым ни о чем не успела поговорить… С женатым мужчиной, у которого ребенок, и скоро будет второй!.. И никакая сила меня не остановит! И совесть меня не мучает! И совсем не похож он на Есенина. Разве только тем, что, наверное, и Есенина женщины также сильно хотели, как я Сережу!.. Уверена, готова поклясться, что дело не в рассказах дяди Севы о нем… Сейчас точно знаю! Дело в этой фотокарточки: пятилетний Сережа, опустив руки, писает на гусыню, а той нравится!.. Я ХОЧУ быть сережиной гусыней, и как можно скорее…»

Там во мху, где раньше были ели, Вселенная узнала, как могут любить друг друга два существа, два Homo Sapiens, живущие на планете Земля! Их не ослепляла близость Земли, они видели края Вселенной!..

…«Ты порвала свой сарафан, и мою рубашку!»

«А ты мои трусики!»

«Что за блажь – заткнуть мхом?»

«Соломы-то нет!»

«Да, ладно… Просто ты ненасытная и мох будет поддерживать тебя в накале, пока не плюхнемся на кровать в отеле!»

«Только люкс. И только „Золотой Рог“ с террасой прямо в бухту!»

«Да заказал уже… Сказал, что заместитель академика Георгия Васильевича Морозова…»

«Ты же простой врач! Что там, в регистратуре будешь говорить?»

«Правду и только правду. Во, смотри…»

И, Сережа вынул удостоверение. На пухлой красной корочке был золотой символ МВД СССР и слова: Институт Судебной психиатрии АН СССР.

«О, впечатляет… А если развернуть?»

«Разворачивай, смелее!» Люба развернула, и ахнула: рядом с фото Сергея Александровича Есенина – так сильно Сережа на фотокарточке был похож на великого русского поэта, тесненным черными буквами было написано: Сергей Васильевич Хорошко. Заместитель директора Института Судебной психиатрии им. В. П. Сербского».