Оле Кай - Вернись, колибри!

Всё было отлично, пока однажды мой мозг не дал смертоносную команду самоуничтожения. Хотя кого я обманываю? Никакого «однажды» не было. Если бы со мной не произошла трагедия, лишившая меня вкуса жизни, всё протекало бы также превосходно, как и раньше. И потому нет смысла заговаривать вам зубы. Я расскажу всё начистоту. Вам захочется меня пожалеть – но лучше не стоит этого делать. Быть может, я вам стану неприятна, но и это безосновательно. Не знаю, чем вы можете помочь. Наверное, просто стоит послушать.

Вам будет неприятно то, что я вам скажу, но практически у всех учителей есть негласные клички. Они могут быть не такими обидными, как кажется на первый взгляд. И некоторые преподаватели рано или поздно догадываются о них или знают наверняка.

И вот здесь как уж поведётся – если на такую кличку реагируют с юмором, вполне вероятно, что через пару недель от неё не останется и следа. И всё гораздо хуже, если следует острая реакция на такие наименования.

«Сова» – потому что, смотря на всех широко распахнутыми глазами, наша учительница биологии умудрялась немного посапывать и даже засыпать. Это выяснилось однажды, когда кто-то из ребят решил задать ей вопрос и наткнулся на спящего с открытыми глазами преподавателя. Шум в классе разбудил её, и чтобы успокоить учеников, она заухала точь-в-точь как сова.

«Буратино» – нет, не из-за длинного носа. Однажды на уроках труда мальчишки строгали сказочных персонажей. А сам трудовик изготовил Буратино. Но его нос оказался раза в два длиннее, чем это было задумано папой Карло.

«Ролтон» – сами понимаете за что – за волосы. Когда долговременная укладка с её щадящими химическими растворами вытеснила химию, педагоги направились в единственный в нашем городке салон красоты. Эта учительница стала первопроходцем в мире современной моды. Её осветлённые макаронинки привлекли так много внимания со стороны старшеклассниц. «Ролтон!», «Ролтон!» – зазвучало во всех углах школьных коридоров, где собирались группки уже взрослых девчонок. Слыша это, учительница музыки от души смеялась. А через пару дней некоторые восьмиклассницы уже сами ходили с итальянским блюдом на голове.

Почему мои сверстники давали клички? Что сказать… Учителя – это те люди, которые заставляли их меняться. Учили быть толерантными к тем, кто слаб или чем-то отличается от них. И, наверное, любые просчёты и перемены в личности самих педагогов, от коих ждали постоянства и совершенства, воспринимались болезненно и вызывали бурлеск шёпотков и смеха.

Людмила Ивановна и Татьяна Александровна не вызывают у меня желания дать им клички.

Решая со мной тесты ЕГЭ, они не побуждают меня задуматься о своей значимости. А я не жду от них совершенства. И наше взаимное безразличие порождает взаимоуважение.

Хотя, насколько мне известно, когда я ещё ходила в школу, а не находилась на надомном обучении, у них всё же были клички.

Там, где стоят парты и влажная тряпка у доски попахивает скопившимся в ткани мелом, где, как незыблемая традиция, раз в сорок минут звучат звонки, Татьяна Александровна не устаёт объяснять ребятам основы жизни. Порой вместо грамматики она рассказывает истории и ситуации, где человечность одного спасает жизнь другому. И за такое чрезмерное увлечение моралью её прозвали Занудой. Когда она излагает эссенцию, самую основу прозвучавшей истории, её праведную глубинную мысль, густые смольные брови Татьяны Александровны сливаются в единую тёмную полосу. Её лицо принимает трагический вид. Все морщинки подтягиваются к чёрным глазам. Но никто никогда не посмел назвать её как-нибудь иначе, когда столько звериных сходств имеет это выражение лица.

Ребята не любят, когда их учат прямо, открыто. Спросите их и вы увидите – они уверены, что умнее вас. Но теперь, спустя пару лет, с восторгом вспоминаю эти уроки. И занудой готова назвать того педагога, который неустанно меняет тесты перед моими глазами. Я бы послушала историю. Я бы извлекла мораль. Но кто-то решил, что это больше мне не нужно.

Людмилу Ивановну называют математиком от Бога. Это правда? Бог этим занимается? Или это гены, удачная учёба в институте, пример старшей родственницы? Людмила Ивановна не любит историй. И не выносит болтовни.

Как-то на одном празднике ведущая ошиблась и назвала царицей наук не математику, а саму что ни на есть Людмилу Ивановну. С тех пор её прозвали так все, и даже учителя, быть может, с саркастической завистью, а, может, просто так, любя. Я больше в своей жизни не видела никого, кто мог бы быть в таком фанатичном восторге от математики. На её уроках дети, пыжась от напряжения, краснели до пунцовой краски. И даже троечники усердно выполняли свои особые задания с пониженным уровнем сложности. Она часто ходила между партами с плиткой шоколада, но ни одному из кропящих над матрицей бедолаг и в голову не приходило попросить хоть кусочек у Царицы наук. Её выпускники живут в крупных городах России, Америки и Европы. Их визит в родную школы всегда был настоящим событием – нам устраивали чуть ли не пресс-конференцию, и всегда можно было узнать что-то интересное о другой культуре. Эта учительница захватывала своей мощной энергетикой каждого из нас и не отпускала, пока не раздавался внезапный школьный звонок. Но даже тогда многие задерживались в этом кабинете, окружив со всех сторон Людмилу Ивановну, и без зазрения совести могли опоздать на половину следующего урока. Это всегда вызывало недовольство со стороны молодого психолога, раздающего нам тесты, которые помогали определить, кто из нас сангвиник, а кто флегматик. Но, к сожалению, она ни на грамм не понимала, чем живёт мир подростков.

А вот сейчас рядом со мной страсть к предмету педагога – математика до мозга костей – сменилась короткими, лишёнными искр замечаниями. Огонь в глазах приглушен. И она со степенным спокойствием прорешивает самый сложный уровень ЕГЭ, чтобы сравнить наши ответы.

Для своих педагогов я как нейтрализатор, заглушающий ледяным, безучастным и равнодушным ко всему взглядом любой их порыв. Боясь сказать что-то не так, задеть мои чувства, они просто молчат.

Ни интеллектуальных историй от Татьяны Александровны – только сухие переборы правил, как чтение молитв. Ни горячих споров над сложнейшими олимпиадными заданиями от Людмилы Ивановны – всё одно: графики функций, производные, первообразные…

Я очень удивилась, когда однажды Татьяна Александровна, возвысив старинные очки к её соболиным густым бровям, спросила:

– Надя, тебе совсем не интересно жить?

– Совсем.

– И совершенно не хочется добиться хотя бы какой-нибудь стоящей цели?

– Совершенно.

– Ты играешь в компьютерные игры, Надя?