Алекс Чин - Иудейка

– Еле-еле решился войти сюда, – прошептал он так тихо, что было слышно только ей.

– Что-то случилось? Почему ты так взволнован? – насторожилась Барбара.

– Идём со мной, – выпалил он. – В этом подвале я чувствую себя не в своей тарелке.

Попетляв по полупустым улицам, Янек привёл Барбару к дому, спрятанному в глубине двора. Поднявшись на второй этаж, он вынул из кармана ключ.

– Ничего не пойму, – сказала она. – Для чего ты сюда меня привёл?

– А ты не догадываешься? – переспросил Янек. – Казимир нашел эту квартиру и попросил показать тебе.

Барбара едва устояла на подкосившихся ногах. После густонаселённого подвала синагоги комната показалась ей удивительно уютной и красивой.

– Здесь ещё есть кухня, – вздохнул Янек. – Одним словом, перебирайтесь сюда с мамой.

– С-спасибо, – сияя, поблагодарила Барбара.

– И ещё, – с погрустневшим лицом сказал Янек, – Казимир очень просил из квартиры никуда не выходить.

– Это ещё почему? – удивилась Барбара.

– Вчера защищавшая Варшаву армия капитулировала, – уводя взгляд в сторону, ответил Янек. – Немцы уже входят в город, и… Теперь на улицах Варшавы может случиться всякое.

Уже третьи сутки Хагай Гордон лежал неподвижно на кровати. На лице – молчаливое горе. Он похудел, лицо вытянулось и заострилось, щёки впали, а на лице остались только большие тёмные глаза. Его состояние ухудшалось с каждым днём.

Невзирая на загруженность, врачи больницы уделяли попавшему в беду коллеге каждую свободную минуту.

– Он так долго не протянет, – делились они друг с другом своими сомнениями. – Он едва дышит, да и дыхание тяжёлое.

– Давайте поговорим с ним все вместе, – предложил кто-то. – Надо устроить Хагаю встряску, и… Может быть, это поможет ему взять себя в руки?

Гордон лежал на кровати, уставившись в потолок отсутствующим, ничего не видящим взглядом. Врачи обступили кровать. Один стал проверять пульс, другой слушал сердце.

– Коллега, очнись, – подёргал Хагая за рукав заведующий хирургическим отделением. – Радуйся, что жив остался, а жить в «новых условиях» приспособишься.

Гордон никак не отреагировал на его прикосновение и слова.

– Жаль его, – высказался ещё кто-то. – Способный был хирург. И вот – глупая, нелепая случайность…

Заведующий пропустил мимо ушей неуместные слова. Всё его внимание было сосредоточено на неподвижном лице Хагая.

– Его родственникам кто-нибудь удосужился сообщить? – поинтересовался он, не оборачиваясь.

– Некому, – послышался ответ. – Его семья погибла при бомбёжке.

– Семья понятно… Но наверняка есть другие родственники или друзья?

Ответа не последовало. Врачи лишь переминались с ноги на ногу, переглядывались и пожимали плечами.

– Понятно, – кивнул заведующий. – Придётся этим заняться самому. Не сегодня так завтра к нам могут немцы заявиться. Во многих городских больницах они уже побывали. Доктору Гордону может непоздоровиться. Он еврей, да ещё с их «точки зрения», неполноценный. А с такими они поступают, гм-м-м… Да что тут… – он отрешённо махнул рукой. – Калек и инвалидов они просто пристреливают!

Заведующий вышел. Спустя несколько минут доктора тоже покинули палату и переместились в ординаторскую.

– Конечно, Хагаю не позавидуешь, – сказал один из них, располагаясь на диване. – Немцы уже в городе, а они ох как евреев не любят. Много слухов ходит, что они в Германии своих евреев по концлагерям рассовали и издеваются над ними, как над животными.

– И не только евреев, – задумчиво проговорил другой. – Они весь род людской ненавидят, а себя считают исключительной нацией, истинными арийцами, чёрт бы их всех побрал. Не известно, что ещё нас, поляков, ожидает.

– А у нас в больнице много врачей еврейской национальности, – вступил в разговор их коллега. – Кстати, со дня объявления капитуляции я ни одного из них не видел.

– Тех, кто поумней, уже нет в городе, – усмехнулся доктор, который завязал разговор. – Это не немцы, а евреи исключительная нация. Они беду заранее чуют. Вот потому они неистребимы! Жизнь научила их правилам выживания, и они…

– Не спорю, не спорю, – его оппонент поднял руки. – Спорить с вами, коллеги, значит проиграть.

– Почему? Я тоже могу ошибаться, как и все прочие.

– Возможно, что так. Но вывод отсюда один: если немцы пришли к нам с войной, то не только евреям, но и всем нам несладко придётся!

Ночью спящих в палате больных разбудил душераздирающий протяжный стон.

– Не-е-ет!

Это закричал Гордон, очнувшись. Он был вне себя.

– Не-е-ет! – истошно вопил Хагай, приводя в трепет наблюдавших за ним мужчин. – Я… я хотел умереть, подохнуть, а лишился ног! За что-о-о! – кричал он с пеной у рта. – Я не хочу жить калекой! Помогите мне, убейте меня!

Он замолчал и задёргался, сотрясаемый бурей рыданий. В горле застрял горячий ком, а из глаз потоком вытекали слёзы.

– Паны, он спятил! – проговорил кто-то из больных. – Врача звать надо, чтобы вколол ему чего-нибудь.

– А может помочь ему, раз просит? – предложил другой с угрюмой ухмылкой. – Придушим, и дело с концом. Облегчим жиду страдания, и нам за это ничего не будет.

Хагай метался по кровати, закусив подушку. Он рычал, пытался разорвать простынь, и когда силы оставили его, он, сжавшись в комок, застыл. В такой позе он оставался до утра, больше не донимая соседей по палате ни стонами, ни воплями. Утром заведующий хирургическим отделением коснулся рукой плеча Гордона.

– Как провёл ночь, коллега?

– Сам не спал и нам не давал, – усмехнулся сосед. – Он явно спятил и орал как помешанный, прося нас убить его.

– Вижу, вы не последовали его просьбе, – вздохнул заведующий. – А он… Коллега Гордон, видимо, впал в глубочайшую депрессию.

Он повернул голову в сторону двери и крикнул:

– Эй, санитары, войдите?

Двое мужчин с носилками подошли к кровати и выжидательно уставились на заведующего.

– Прости меня, коллега, – вздохнул тот. – Но тебе здесь оставаться нельзя. Если в больницу придут немцы, то тебя… Да и нас с тобой… – он кивнул санитарам: – Грузите и выносите.

Даже не взглянув на недоумённо переглядывавшихся больных, он вышел следом за санитарами.

– Вот тебе и свои, – заметил кто-то, как только за заведующим закрылась дверь. – Слышали, что сказал этот коновал?

– Слышали, – ответил за всех ещё кто-то. – Скотская человеческая сущность этого козла в белом халате проявилась налицо. Куда унесли этого жида безногого, я не знаю, но то, что лечить его больше никто не собирается, очевидно.

Санитары вынесли Хагая Гордона из корпуса на больничный двор и, не зная, что делать, в нерешительности остановились. Заведующий покрутил головой и, увидев стоявшего в стороне человека с тележкой, махнул ему рукой.