Татьяна Брукс - Чужой помады след

Он не делал секрета из своего повышения, но предпочитал не распространяться о своей работе. Даже Наде. Она, понимая специфику его деятельности, не спрашивала – захочет, сам расскажет.

Был у него в кабинете и компьютер. Он умел им пользоваться и знал, что такое delete, enter и alt.

– А чего ж это ты молчал? Ха! Теперь будешь меня учить.

– Ну-у-у, посмотрим на твое поведение, – протянул он и лукаво подмигнул жене, – а пока кушать.

Ужин не был изысканным и дорогим. Вареный картофель с подливкой с маленькими кусочками говядины – Надя нуждалась в протеине. Салат из квашеной капусты, компот из клубники, которую закатывала сама Надя по рецепту Анны Павловны. Но присутствие вина, которое Надя только слегка пригубила, и то, с какой любовью был сервирован стол, переводило этот ужин в статус особенного. Оба делали вид, что просто наслаждаются едой после трудового дня. Болтали о том о сем, балагурили, и никто не выдавал своего нетерпения. Наконец Богдан протянул Наде лист бумаги.

«На ваш запрос отвечаем, что Петрова Елена Николаевна проживает в г. Энске по адресу: ул. Вернадского, дом 7, квартира 15».

Печать. Закорючка. После напечатанного: «Начальник паспортного стола Энского РОВД А.И. Калинич».

– А кто это – Петрова Елена Николаевна?

– Твоя мама…

Хорошо, что Надя сидела на стуле. Её вдруг понесло куда-то вниз, потом закружило до тошноты, бумага выскользнула и, плавно спланировав, опустилась на пол. Она подхватилась и еле успела добежать до туалета. Её вырвало. Богдан помчался за ней.

– Что? Что? Тебе плохо? Что такое?

Трудно сказать, чьё лицо было бледнее – Надино, потому что её стошнило, или Богдана, который испугался за неё до смерти.

– Я так и знал! Дурак! Идиот! – ругал он себя. – Не надо было тебе говорить! Не надо было… Надя, ты как? – он уже намочил полотенце и прикладывал к её лицу, вытирал ей руки…

– Зря готовил… Только ужин испортила…

– Наденька, дорогая моя, хрен с ним, с ужином… может, это не она вовсе. Фамилия, видишь, другая… А если и она, так и хорошо. Будем знать, что жива и здорова, что все с ней хорошо, и не будем больше ничего предпринимать. Ты только не волнуйся так, Надюш, не переживай…

– Да, нет… Богдаш…

– Что нет, Надюша…

– Я не переживаю…

– А что? Что тогда?

– Я, наверное, беременна…

Наутро, не слушая никаких возражений, которые сыпались в ответ на его аргументы, как горох из дырявого мешка, Богдан доставил супругу в районную женскую консультацию. Врач-гинеколог, женщина крупная, с уставшими недобрыми глазами, смотрела на Надю строго.

– У вас шесть недель беременности.

– Шесть? Откуда…

– Вот уж не знаю, откуда. Вам, должно быть, видней. Вы замужем?

– Да…

– И что вы собираетесь делать?

– Как что? Конечно, рожать!

– После такого тяжёлого заболевания, что вы перенесли? Я бы вам не советовала. Да и возраст тоже.

– Какой же у меня возраст? По-моему, самый подходящий для родов. Сформировавшийся организм… и все такое…

– Вам скоро тридцать, а тридцать лет, женщина, для родов уже почтенный возраст. Можете не разродиться. Да и ваша болезнь…

– Ну, кесарево сделаете… И что это вам далась моя болезнь. Я здорова. И имею право родить ребенка.

– Право, конечно, имеете… Короче, я вас, женщина, предупредила…

Из кабинета Надя «выползла» совершенно растерянная, поникшая и угрюмая.

– Ну что? Надюша? Что? Ты беременна? Все нормально? Какой срок?

Нетерпению и волнению Богдана не было предела.

– Меня ещё никто… никогда… не называл… женщиной, – озадаченно бормотала она, – как-то так… странно… может, я и правда старая уже… А, Богдан? Я старая?

– Ты о чём, любимая? Какая же ты старая! Ты – женщина в самом рассвете сил. Как Карлсон!

– Ну вот, и ты туда же…

Она поплелась по коридору, размазывая по лицу косметику, щедро сдобренную слезами. Богдан оторопело смотрел ей вслед. Потом, опомнившись, побежал за ней.

– Надя, Надя! Что случилось? Почему ты плачешь?

Она остановилась, подняла свое заплаканное лицо и посмотрела ему в глаза.

– Потому, что беременные вообще часто плачут… а ещё… а ещё, потому что ты меня «женщиной» обозва-а-а-ал…

– Господи! Надя! – Богдан обцеловывал её мокрое от слёз лицо. – Как же я счастлив! Дорогая моя! Любимая моя женщина! Самая лучшая женщина на свете! Как же я счастлив!

– Да? Правда? – всхлипнула Надя ещё раз, перестав, как-то сразу, плакать.

– Правда, конечно, правда…

Прозвучав из уст влюблённого мужчины, слово «женщина» вдруг приобрело совершенно иное значение, другой смысл. Из определения возрастного статуса оно превратилось в определение качественное. От него повеяло чувственностью, страстью, любовью. Оно зазвучало возбуждающе, сексуально, шикарно. Надя потянулась к губам мужа.

Они так и стояли посреди улицы и целовались. Люди обходили их. Некоторые улыбались, другие недоуменно пожимали плечами. Были такие, которые неодобрительно качали головами. Но целующимся не было до них дела.

– Нашей дочке шесть недель, – наконец произнесла Надя.

– Это девочка? Откуда ты знаешь?

– Ниоткуда, просто знаю – и все.

– Мы будем для неё самыми лучшими родителями в мире…

И они опять приклеились губами друг к другу.

Надя становилась женщиной. Красивой, умной женщиной, полной амбиций, планов и надежд. Её тело соблазняло, ум просчитывал, душа пела. Громко. Так, как будто её никто не слышал. Но её слышали Вершители, её слышал ангел Y, показывающийся иногда в облике господина Эйнштейна, её слышала сама Надя.

На «повестке дня» стоял вопрос материнства. Не только Надиного материнства. Молодожёны начали воплощать в жизнь свою мечту – отыскать своих мам. А заодно обеспечить свою дочь бабушками.

А как же без бабушек?

Благодаря компьютеризации, врывающейся в жизнь семимильными шагами, Богдан отыскал Надину родительницу и выяснил о ней многое, но недостаточно, чтобы понять, почему она, оставив дочь, никогда не пыталась с ней связаться. Из прошлого Петровой Елены Николаевны, кроме того, что список её мужей, законных и незаконных, займёт, пожалуй, целую страницу, и того, что она оставила при разводе ещё одного ребенка отцу-греку, узнать ничего не удалось. А вот настоящее для него открылось, как на ладони: живёт в Энске, 51 год, есть взрослый сын, в прошлом году похоронила мужа, но живёт не одна. Адрес. Номер домашнего телефона. Что-то тревожное крылось за всей этой информацией. Богдан не мог определить, что, но чувствовал это.

– Надь, может, не стоит беспокоить твою маму. У неё налаженная спокойная жизнь. Да и тебе нервничать нельзя.

– Богданчик, миленький, ну как же ты не понимаешь. Ну не могу я лишить человека радости быть бабушкой. Как же я могу теперь оставить эту идею, если ты уже нашёл её?