Ольга Покровская - Одна судьба на двоих

В одну из ночей, когда за окном сияла холодная, бесцветно-серая луна и жалобно завывал ветер в ветвях молодых сосен, в дверь постучали. Я, как всегда бессонно бродившая по тёмному коридору, испуганно вздрогнула. Кто мог прийти в этот дом, где, казалось, не осталось уже никого? Разве что призрак из прошлого.

Я спустилась вниз и несмело потянула на себя дверь. Разглядев на пороге темную фигуру, я тут же почувствовала, как от облегчения у меня подкосились колени. Это был Гриша. Я не видела его с вечера – когда, в очередной раз отказавшись у них ночевать, опять прибрела в свой омертвевший дом.

– Не спишь? – коротко спросил он.

Я кивнула.

– Не могу. Знаешь, как-то…

– Значит, не будем спать, – решительно заявил Гриша. – Я тебе диски с фильмами принёс. Тут вот есть отличный, про ковбоев. Пошли смотреть.

Мы прошли с ним в большую комнату. Гришка уверенно направился к дивиди-проигрывателю, который когда-то привезли деду из рейса мать с отцом, повозился с ним и вставил диск с фильмом. Затем взял пульт и опустился на пол, привалившись спиной к дивану. Я села рядом с ним. Всё моё тело покалывало от недостатка сна, голова была ватной, в груди надсадно болело. Гришка, одной рукой управляясь с пультом, второй обхватил меня за шею и притянул к себе. Я и представить себе не могла, что мне станет настолько легче просто от того, что я привалюсь к его тёплому плечу.

С экрана на нас, прищурившись, посмотрел Клинт Иствуд, поправил дулом револьвера шляпу, пришпорил лошадь и поскакал навстречу закату.

– Гляди, как несётся, – заметил Гришка.

Потом начал негромко говорить что-то о лошадях, о прериях, о том, как у себя в посёлке учился ездить верхом. Слова его убаюкивали, обволакивали меня, укутывали мягким одеялом. Я сильнее прижалась к нему. Голова стала тяжёлой, съехала с его плеча ниже, куда-то на колени. Гришка обхватил меня, будто пытался взять на руки, как ребёнка. Веки отяжелели, я моргнула раз, два – и вдруг уснула. Впервые за все эти дни уснула спокойно и глубоко.

Проснулась я от того, что кто-то решительно барабанил в дверь.

– Эй, хозяева! Есть кто дома? – выкрикивал незнакомый женский голос.

Я открыла глаза и не сразу поняла, где нахожусь. Это явно была не моя комната – я привыкла, просыпаясь, в первую очередь видеть солнечный квадрат на стареньких тёмно-зеленых обоях и угол полки, на которой стояла некогда склеенная мною модель корабля. Нет, я определенно была не в своей комнате, но всё же дома – запахи и звуки вокруг были родными, привычными – кроме этого бесцеремонного стука в дверь и надсадного голоса.

Я повертела головой, поерзала и наткнулась на тёплое плечо. И только тут вспомнила, что рядом со мной спит Гришка, что мы с ним в большой комнате, на диване, одетые и накрытые пледом. Должно быть, я уснула на полу у него на коленях, и он осторожно перенёс меня сюда и лег рядом, не желая оставлять меня надолго одну. Удивительно, но вчера никто из нас не вспомнил о том странном, невысказанном, что в последние месяцы мешало нам общаться.

И лишь сейчас, при ярком свете весеннего солнца, от этого стука в дверь я почувствовала неприятную неловкость. Смутилась, будто нас с ним застигли за чем-то постыдным, нехорошим.

Злясь на себя за вспыхнувшие щёки, я села на диване и, робея, потрясла его за плечо:

– Гриша! Гриша, просыпайся! Там кто-то пришёл.

– А? Что? – молниеносно подскочил он.

Услышал, как кто-то кричит под дверью, взглянул на меня, торопливо оправлявшую рубашку, тоже вспыхнул и отвёл глаза.

Я быстро отвернулась и пошла в прихожую. Распахнула дверь – и в дом тут же ввалилась огромная неуклюжая тётка в цветастой кофте, обхватила меня руками и заголосила:

– Ох, Радочка, ох, какое несчастье! Какая же ты большая стала да красивая. Вся в мамочку, царствие ей небесное. Ох, детка!

В первые минуты я даже не догадалась, кто это, и лишь потом поняла, что это та самая тётя Инга, с которой я недавно разговаривала по телефону. Она была несколько не такой, как я себе представляла… Я, сказать по правде, вообще не особенно думала о ней. Просто считала, что раз тётя Инга мамина сестра, значит, она будет чем-то похожа на маму. И она действительно чем-то была на неё похожа, если приглядеться, но…

Мне странно было увидеть мамины черты, расположившиеся на совершенно чужом лице. Тетя Инга оказалась ростом значительно ниже, чем была мама. Фигура у неё была не очень полная, но какая-то оплывшая. И если у мамы в каждом движении чувствовались легкость и плавность, то Инга, напротив, была тяжеловесной, неловкой и слегка косолапой. Сдавив меня в объятиях, она первым делом наступила мне на ногу, но, кажется, даже не заметила этого. От неё пахло какими-то душными сладкими духами, и кофта на ней была такая, какую моя мама никогда бы не надела. Волосы у неё были того же цвета, что и у нас с мамой – тёмные, с шоколадным отливом. Вот только у Инги они заметно поредели, были коротко острижены и как-то нелепо примяты к голове. А глаза… Мне показалось чуть ли не оскорблением, что мамины тёмные, прекрасные глаза смотрели на меня с этого чужого и непривлекательного лица.

Покончив с приветствиями, тетя Инга ухватила с пола клетчатую клеёнчатую сумку и по-хозяйски устремилась в дом, продолжая по дороге кудахтать:

– Ну как ты здесь? А я всё думаю, как же так – девочка осталась совсем одна. Подхватилась и первым же поездом приехала… Похорон-то не было ещё? Ну, конечно-конечно, я так и думала, как ты без меня всё организуешь-то…

Я хотела было спросить, почему же она не появилась на похоронах моих родителей. Почему вообще не показывала сюда носа много лет, ограничиваясь поздравительными звонками деду. Я уже собиралась сказать, что церемония будет завтра и что Гришина мама уже всё организовала. Да и городские службы подключились, даже Порт Восточный взял на себя часть расходов, потому как дед прослужил у них много лет. Но не успела, потому что тут тетя Инга увидела топтавшегося в комнате Гришу.

Она посмотрела на него, потом перевела взгляд на меня, и вся та неловкость, что повисла над нами с утра, вспыхнула с новой силой.

– Так ты тут, выходит, не одна, – вкрадчиво произнесла тётя Инга. – А я-то думаю, что это не открывает никто, а вы тут, значит, вдвоём.

Она осеклась и поджала губы. Только впоследствии я поняла, чего ей стоило не устроить сразу с порога базарные разборки с криками и обвинениями.

– Это мой друг Гриша, – начала я. – Он мне очень помог. И его мама помогла с похоронами, они будут завтра…

– Ах, значит, мама, – протянула тётя Инга, и глаза её опасно сверкнули.

Видимо, в этом моём невинном сообщении она почувствовала для себя какую-то угрозу.

– Спасибо, конечно, но теперь нам помощь не понадобится, теперь мы сами. По-родственному, по-семейному… А ты иди, мальчик!