Наталья Драгунская - Память и имя

– По-шёл вон!

Роман не удивился. Он слишком хорошо её знал, чтобы надеяться на лёгкое прощение: «никогда не сдаваться без борьбы!» – вот был её девиз. Поэтому он послушно поднялся с колен, но не ушёл, а остался стоять посреди комнаты, покаянно глядя на неё:

– Галочка…

– Грязный потаскун!

– Галочка, ты же знаешь, что люблю я только тебя одну.

– Да что ты говоришь! А как насчет верности любимой? Трудно выдержать, я понимаю. – К ней вернулось её чувство юмора. – В чужих постелях мягче спать? Как там? «Дианы грудь, ланиты Флоры» [27] «Дианы грудь, ланиты Флоры»– строки из поэмы А.С. Пушкина «Евгений Онегин». ? Продолжай! Постелей много, а желающих ещё больше. А сейчас пошел вон вместе со своим барахлом!

Она не без труда подняла его чемодан и выставила в коридор. Мельком увидела любопытное лицо соседки, высунувшейся из кухни. Наплевать! Роман проследил взглядом за чемоданом, сказал трагически:

– Галя, ты понимаешь, что, отказываясь от меня, ты отказываешься от нашей любви.

– У нас нет никакой нашей любви, я тебя больше не люблю.

Роман не ожидал такого долгого сопротивления, он посмотрел на неё внимательнее: «неужели разлюбила, а ведь как пылала!» – и вдруг ему стало страшно: «а как же он, ведь он не может без неё?».

– Галя, прости! Я виноват! Не выгоняй меня! Я не смогу жить без тебя!

– Проживёшь! – сказала она жёстко.

Он развел руками и понуро пошёл к двери. Вот эта понурость её и добила. Долго сдерживаемые слезы хлынули из глаз, она их не вытирала, плакала молча, надеясь, что Роман не обернётся. Он обернулся, увидел её залитое слезами лицо, рванулся к ней:

– Галочка!

И она его не оттолкнула.

Наступил июнь, с тёплыми, длинными, казавшимися бесконечными днями и с короткими, моментально пролетавшими ночами. В субботу двадцать первого июня у Бэллы было прекрасное настроение. Накануне в диспансере ей сказали, что обе каверны у нее совершенно зарубцевались, и она снимается с учета, а посему она и хотела это событие отметить: в воскресенье днём пойти с Ноликом в кино на «Фронтовых подруг» с любимой Зоей Федоровой, а вечером позвать гостей. Но Нолик приехал из Алабина встревоженный и шепотом рассказал ей, что у них в части показывали американский фильм «Семья Оппенгейм» [28] художественный фильм 1938 года, экранизация романа Лиона Фейхтвангера «Семья Опперман», повествующий о приходе Гитлера к власти. о преследованиях евреев в Германии:

– Ну, а если связать это с тем, что месяца полтора назад…Постой, постой, дай вспомнить, когда это было? А, да, тридцатого апреля! – память у Нолика была фотографическая, особенно, когда это касалось военных событий, – по радио сообщили о высадке геpманских войск в Финляндии, а «Правда» в тот же день написала о прибытии в поpт Або двенадцатитысячного контингента вермахта, то создается впечатление, что скоро может начаться война.

Бэлла смотрела на него расширенными от ужаса глазами и не хотела, но верила. Спать легли поздно, и в ту ночь любили друг друга долго, как будто перед концом. Проснулись они от беготни в коридоре и громкого стука в дверь. Голос Ноликиного отца прокричал:

– Включите радио! Война! Молотов [29] Молотов – Народный комиссар иностранных дел, в 1939 году подписавший с немецким министром иностранных дел Риббентропом договор о ненападении и дружбе между СССР и нацистской Германией. выступает!

Нолик вскочил и сунул штепсель в розетку.

– …Это неслыханное нападение на нашу страну, – послышался размеренный голос Молотова, – является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора…

Началось! Нолик судорожно начал одеваться.

– …Теперь, когда нападение на Советский Союз уже свершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.

«Значит, какие-то территории уже оккупированы!» – пронеслось у Нолика в голове.

– … Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!

Дверь распахнулась настежь, и в комнату влетел белый, как бумага, отец:

– Что же будет, сынок?

– Будем драться!

Он захлестнул вокруг пояса ремень, отработанным движением заправил за него на спине складки гимнастерки:

– До свидания, папа!

Он обнял отца и поразился его худобе. Обнял впавшую в столбняк Бэллу:

– Я позвоню! – Надел фуражку и вышел.

Ноликина дивизия отправлялась на фронт первого июля из Тушина, бывшей подмосковной деревни, недавно получившей статус города. Бэлла вышла из дома засветло, добираться было не близко. Сначала на метро до «Сокола», что от её станции «Арбатская» с пересадкой было минут тридцать пять, а потом ещё минут сорок ехать на трамвае до, как быстро проговорил ей вчера по телефону Нолик, расположения его части, «она дислоцируется на аэродроме в Тушино. Так что, если хочешь повидаться, (хочешь повидаться! она только этим и жила все эти восемь дней с начала войны), то приезжай пораньше». Поезд довёз её до станции «Сокол», она вышла, и на неё дохнуло забытым, совсем не городским запахом влажной ещё с ночи травы, деревьев и навоза. Вокруг стояли довольно неказистого вида деревенские домики, обнесённые серыми заборами, из-за которых слышалось куриное квохтанье и временами коровье взмыкивание. Пасторального вида местность эту перерезали трамвайные пути. В отдалении она увидела большое скопление народа и пошла по направлению к нему, догадавшись, что там, наверное, и есть трамвайная остановка. Чем ближе Бэлла подходила к толпе, тем неувереннее она себя чувствовала. Выросшая в стране, где всё надо было брать с бою (будь то мясо в магазине или поездка в автобусе), она была не из робкого десятка, но огромная, клубившаяся на остановке толпа, состоявшая большей частью из женщин, устрашала. Подошёл трамвай. Нечего было и думать о том, чтобы залезть в него. Открылись двери, толпа пошла на абордаж. Не дождавшись конца посадки, трамвай, увешанный в открытых дверях людскими гроздьями, тронулся. Прошло нескончаемых пятнадцать минут. Показался ещё один трамвай. И опять всё повторилось, с той только разницей, что вместе со всеми в штурме трамвая теперь участвовала и Бэлла. Ей удалось вскарабкаться по ступеням и даже схватиться за железный столбик, отделяющий сидение кондуктора от двери, но втиснуться вовнутрь она не смогла. Зажатая в дверях, осыпаемая бранью кондукторши, которая из-за таких хулиганов, как Бэлла, не могла закрыть двери, она вдруг боковым зрением увидела чьи-то бледные скрюченные пальцы, в последнем усилии старающиеся удержаться за поручни, а потом и ту, кого они и удерживали, висящую сзади неё на подножке, вот-вот готовую свалиться на рельсы такую же, как и она, молодую женщину.