Наталья Драгунская - Память и имя

И в это время приехал Нолик. Он приехал в очередной отпуск с единственной целью – повидать её. Конечно, из её скупых писем он знал и об ужасном диагнозе, и о больнице, и о том, что ей лучше, но когда он с вокзала примчался к ней домой и увидел её, худенькую, бледную, остригшую локоны, сердце у него зашлось. Женюсь, подумал он, вот за отпуск и женюсь, и сказал:

– Как Вам идёт короткая стрижка, даже лучше, чем раньше.

Она благодарно взглянула:

– Правда? Спасибо! Давайте чай пить, Вы ведь с дороги.

Они сели за стол, мать внесла чайник, нарезала хлеб, положила на тарелку две котлеты, поставила перед Ноликом:

– Ешьте, не стесняйтесь!

Он посмотрел ей в лицо. Что-то ужасно родное было в нём, что-то, что напомнило ему его мать. Он опустил голову, чтобы они не увидели его волнения, подцепил вилкой кусок котлеты, положил в рот.

– Что же это Вы без хлеба? И маслом, маслом намажьте! – мать пододвинула к нему масленку. – Что ж сухой-то есть!

Потом они долго пили чай с сухарями и разноцветным постным сахаром, и когда он опомнился, то было уже одиннадцать ночи и надо было идти домой к отцу и сообщать ему о своем решении. Он поднялся:

– Мне пора, – посмотрел на Бэллу. – Вы завтра свободны?

– Свободна, я ведь только неделю как из больницы, пока на бюллетене, – и заторопилась: – я уже не так опасна для окружающих, кашля у меня нет. Но все-таки опасность есть, если пить из моего стакана или ещё что-нибудь. – Она запнулась: я просто хочу, чтобы вы знали.

Он почему-то развеселился:

– Спасибо, теперь я знаю, что ни есть из одной тарелки, ни пить из одного стакана с вами я не могу. А поцеловать вас можно?

И, не дожидаясь ответа, подошел и, сам удивляясь своей отваге, поцеловал её, обомлевшую от такого поворота событий, сначала в одну, а потом в другую щёку.

Отец открыл дверь сразу, как только он позвонил, видно весь вечер ждал, обнял прямо на пороге, засуетился, провёл в его отдельную комнату (у них в отличии от всех соседей было две комнаты: большая отца, меньшая Нолика):

– Сейчас я тебе ужин сооружу, вот только чайник поставлю.

– Спасибо, папа, не надо, я уже ел, – кашлянул…

Отец выжидательно смотрел на него.

– … у одной девушки, даже не у девушки, у невесты, я на ней женюсь.

Отец наконец заговорил:

– Вот так сразу и «женюсь», а познакомить меня со своей будущей женой не хочешь?

– Конечно, конечно, скажи когда. Но только я хочу тебе сразу сказать, что, что бы ты ни сказал, я все равно женюсь на ней.

– Вот так так! – протянул отец. – Ну, хорошо, раз такая решимость тебя обуяла, давай завтра. Чего ж тянуть. Приводи её к ужину.

Едва дождавшись десяти утра (раньше звонить он посчитал неудобным), Нолик позвонил Бэлле. Взяла трубку соседка, он слышал, как она прокричала в глубину коридора: Бэллу к телефону! – но подошла не Бэлла, а её мать.

– Здравствуйте, Нолик, – сказала она, как будто могла на расстоянии увидеть, кто звонит. – Бэлла на поддувании в диспансере.

– А когда она придёт?

– Да часа через полтора. А вы что-нибудь передать хотите?

– Нет, нет, я попозже позвоню. – И не удержался, спросил: – А что такое поддувание?

– Это лечение такое: когда воздух иглой в лёгкие вводят, чтобы дырки в них уменьшить.

Он задохнулся от сострадания:

– Это же больно очень!

– Да уж что говорить, конечно, больно, зато выздоровеет. Вы ведь хотите, Нолик, чтобы она выздоровела?

– Конечно, хочу.

– Ну и хорошо. Я скажу, что вы звонили.

Когда он, чётко выверив по часам полтора часа, позвонил, Бэлла была уже дома и сама взяла трубку.

– Мой отец приглашает вас к нам сегодня на ужин, хочет с вами познакомиться. Я заеду к шести.

Она помолчала немного:

– А что, это обязательно?

– А почему бы и нет? Я-то вашу маму знаю.

– Хорошо, я к шести буду готова.

Со Сретенки на Никитский бульвар добирались на трамвае и на метро. Когда приехали было уже семь. Отец в своем неизменном коричневом костюме, в котором он ходил каждый день на работу в Наркомфин [15] Наркомфин – Народный комиссариат финансов СССР; название, равнозначное Министерству финансов. , и в белой рубашке с галстуком гостеприимно провел их в комнату и сразу усадил за стол. Вошла с дымящейся супницей в руках Марья Даниловна, отцова жена, поставила её на белую крахмальную скатерть, начала разливать бордовый борщ в тарелки. Отец поднял хрустальный графинчик с водкой, наклонил над Бэллиной стопкой, спросил вопросительно:

– Разрешите вам налить?

– Спасибо большое, только совсем немного, я вообще-то не пью.

– Да я чисто символически, за знакомство.

Чокнулись, выпили и начали есть обжигающий борщ.

– А вы, позвольте узнать, чем занимаетесь: учитесь, работаете? – обратился он к Бэлле.

– Я раньше в медучилище училась и работала в Наркомлегпроме [16] Наркомлегпром- Народный комиссариат лёгкой промышленности. на Кировской. В здании, которое Корбюзье [17] Корбюзье – французский архитектор, пионер архитектурного модернизма и функционализма, по просьбе советского правительства построивший это здание. построил, знаете?

– Конечно, знаю. А почему всё в прошедшем времени: работала, училась?

– Да нет, я всё еще там работаю, просто я сейчас на бюллетене, а училище я никогда бы не бросила, просто я заболела и много пропустила, пришлось уйти.

– Неужели так долго болели, что восстановиться было невозможно?

На щеках у Бэллы выступили красные пятна:

– Долго, три месяца, я в туберкулёзном диспансере лежала.

Звонко стукнула о тарелку ложка, которую выронила Марья Даниловна. За столом воцарилось молчание. Нолик почувствовал, как его заливает жар стыда.

– Папа, что это за допрос?

– Ну что ты, сынок, мы просто разговариваем. Давайте второе есть. Марья Даниловна своё коронное блюдо приготовила: бефстроганов.

Марья Даниловна дрожащими руками начала убирать глубокие тарелки. Бэлла поднялась:

– Давайте я вам помогу.

Та с ужасом взглянула на неё:

– Нет, нет, я сама.

Второе ели в полном молчании. Когда доели, Нолик сказал, что им надо идти, и поэтому пить чай они не будут. Их не задерживали. На улице Бэлла бесстрашно посмотрела на Нолика и сказала:

– Я понимаю ваших родителей, они боятся, что вы заразитесь от меня и умрёте. У нас в палате все умерли, только я выжила. Поэтому не приходите к нам больше. И провожать меня не надо.

Повернулась и пошла к метро.

Отец бросился к Нолику, как только он открыл входную дверь (видно, ждал в коридоре), схватил за руку, потащил в свою комнату:

– Сынок, нам надо поговорить.

Нолик вырвал руку:

– О чём?

– О девушке, которую ты приводил сегодня.

– Она не девушка, а моя невеста.

– Твоя так называемая невеста – туберкулёзная больная, бациллоносительница, она нас всех уже, наверное, перезаражала. Марья Даниловна посуду карболкой мыла. Спроси у неё, она врач, спроси у неё, как это опасно!