Иван Плахов - АдрастеЯ. Или Новый поход эпигонов

Игорь Петрович быстро прошагал по обшарпанному коридору первого этажа до запасного выхода и через него вышел во внутренний дворик прокуратуры.

Здание районной прокуратуры состояло из нескольких разрозненных домов, обнесенных бетонным забором с колючей проволокой наверху, серым обручем стянувшим их в единое целое. Если на красную линию улицы выходил нарядный фасад некогда жилого трехэтажного сталинского дома, который чей-то административный гений в незапамятные времена превратил в районную прокуратуру, то во внутреннем дворе, скрытом от глаз, ютились разновеликие маленькие и большие хибары, приспособленные под разные нужды учреждения, штат которого со временем разрастался.

Отдел Варухова ютился в небольшом обшарпанном домике в глубине двора, прикрытом с одной стороны одноэтажным гаражом, а с другой – двухэтажным зданием дежурной части. Зажатое с двух сторон строениями, с третьей стороны здание отдела упиралось прямо в забор, отчего вид из окон кабинетов половины сотрудников был на редкость унылый – лишь бетонная клетка забора с колючей проволокой.

Варухов, быстро шагая, пересек сияющий неизменной чернотой асфальта внутренний дворик, скрылся за скрипучей, вечно не закрывающейся входной дверью своего отдела. Казенная зелень коридора, в котором оказался Варухов, настроила ход его мыслей на привычный служебный лад. Все предыдущие волнения, размышления и сомнения ушли куда-то глубоко вглубь, в подсознание.

Все его душевное существо сжалось и одеревенело, приготовившись выполнять привычную работу: перемалывать судьбы жертв и палачей в едином «правовом пространстве». Если бы сейчас ему пришлось, как Понтию Пилату, решать, кого из двух обвиняемых отпустить на свободу, а кого посадить… Будь одним из них сам Иисус Христос – Варухов бы принял сторону только того, на чьей был бы формальный повод или распоряжение вышестоящего начальства. Ни жалость, ни движение совести не помешали бы ему осудить даже бога, если на то были бы формальные доказательства его вины или устное указание сверху. Если в милиции живут по принципу «Был бы человек, а статья найдется», то для Варухова крайне удобными всегда были позиции «Без вины виноватых не бывает» и «Никакой личной инициативы». Это помогало ему избегать угрызений совести или лишних эмоций по поводу штампуемых им поднадзорных дел, которые он часто даже не просматривал. Хватало обложки и обвинительного заключения. Если изложенное на бумаге соответствовало тому, что о нем говорил Уголовный кодекс, то считалось, будто дело рассмотрено правильно, и оно незамедлительно передавалось в суд.

Исключения бывали, но только для тех дел, о которых сообщало непосредственное начальство. И опять – ничего личного, никакой отсебятины: говорили вернуть на доследование – значит, надо вернуть; говорили снять или изменить статью – значит, именно так и нужно было сделать.

Игорю Петровичу так было действительно легче жить. Есть начальство, оно пусть и решает. А он лишь маленький винтик в едином механизме того, что в этой стране называют правоохранительными органами. А винтики, как известно, должны только выполнять, а не рассуждать, чтобы колеса машины исправно крутились. Вот и теперь, подходя к двери своего кабинета, Варухов был уже не тем, что несколько часов назад. Утомленный, сломленный человек с тревожными мыслями о себе и дочери исчез. Его сменил уверенный в себе и своих поступках ответственный работник на ответственном месте – старший следователь районной прокуратуры И. П. Варухов, о чем говорила и табличка на его двери.

За дверью натужно трещал телефон. Звонили.

«Безобразие, уже девять утра, а в комнате еще никого. Если это Иванов, то получу втык. Весьма некстати. Отпроситься ведь сегодня собирался!» – засуетился Варухов, поспешно пытаясь попасть нужным ключом с увесистой связки в замочную скважину. Наконец открыв дверь, он подбежал к телефону и поднял трубку. В ответ – только унылые гудки зуммера. На другом конце провода уже бросили трубку.

«Черт побери, если это был Иванов, то я попал. Втык за низкую дисциплину обеспечен. Куда все провалились, почему никого нет на месте? – устало кладя телефонную трубку на место, чертыхался Варухов. – Ох уж мне эти работнички! Начало дня – и никого нет. И где, интересно эта профурсетка Фролова, кукла с какашками вместо мозгов? Нет, с дисциплиной нужно что-то делать. Так Иванову и скажу. Если они меня в упор не видят, то пусть с ним объясняются. Почему я за всех должен отдуваться…»

Игорь Петрович устало опустился на ближайший стул, снял шапку и задумчиво уставился в окно, за которым серела бетонная клетка забора.

«Раздеться, что ли…» – подумал Варухов, но было лень. Хотелось просто сидеть и сидеть и глядеть и глядеть на однообразную пустоту за окном.

«Вся жизнь за забором. Скучная и бессильная. Даже лень думать, настолько устал жить».

Так, глядя в окно и ни о чем не думая, Варухов, наверно, просидел бы до самого конца рабочего дня, если бы его не вывела из оцепенения скрипнувшая дверь. В кабинет бочком, чтобы никто не заметил, попытался проскользнуть Синичкин – стажер их отдела, вот уже месяца три как принятый на работу.

Заметив Варухова, Синичкин испуганно вздрогнул и повернулся в его сторону, попытавшись изобразить, как он сожалеет, что опоздал. Первым поспешил спросить Варухова:

– Игорь Петрович, здрасьте! Давно сидите? А почему один, в темноте? А где все? Я, знаете, задержался, но – честное слово, не по своей вине. Меня вчера Фролова просила с утра зайти в канцелярию, дело Тимошенко забрать. А там не было никого.

– Синичкин, – тяжело вздохнув, ответил Варухов, – ну сколько раз я тебе должен повторять? Начало рабочего дня ты должен встречать на своем рабочем месте. Понимаешь? На своем! Пришел, отметился – а затем иди и занимайся своими делами. Разве это трудно запомнить? Только что телефон звонил, и никто не подошел. Некому было трубку снять. А что это значит, а?

– Э-э-э, и что же? – наигранно преданно спросил Синичкин.

– Что никого на месте нет. Понимаешь, никого. Это значит, что наш отдел прокуратуры работать еще не начал. У нас и так плохая раскрываемость дел. На всех совещаниях ругают. Теперь еще и дисциплиной будут попрекать. Вот скажи, ты премию получать хочешь?

– Хочу.

– Будешь опаздывать – как сегодня, как вчера, как всю прошлую неделю – ни хрена больше не получишь!

– Так я, Игорь Петрович, еще и не получал… Я всего три месяца на работе, еще квартал не кончился, – оправдывался Синичкин.

– Ты, Синичкин, пока только стажер. Вот и сиди на месте, отвечай на звонки, отслеживай информацию и докладывай мне. И из кабинета никуда, ясно? Твой прямой начальник – это я. Так что работай. А я пока схожу к Иванову, узнаю, что и как у нас на сегодня. Всё понял?