Иван Плахов - АдрастеЯ. Или Новый поход эпигонов

– Всё, Игорь Петрович, всё, – затараторил Синичкин. – С рабочего места никуда не уходить, отслеживать звонки, работать с текущими делами. Которые вы мне вчера передали. Так?

– Верно. Давай исправляйся. А от Фроловой держался бы подальше. Сейчас ее на место не поставишь – всю жизнь будешь на нее работать. Баба – она баба и есть. Но я это тебе так, между нами говорю, по дружбе. Понял?

– Да понял я, понял, Игорь Петрович. Только ведь она женщина, как же ей отказывать?

– Слушай, Синичкин… Здесь тебе не институт благородных девиц. Наплюй на манеры. Понимаешь? Здесь нет, запомни навсегда, ни женщин, ни мужчин. Есть только те, кого допрашивают, и те, кто допрашивает. А вторые делятся на тех, кто приказывает, и на тех, кто подчиняется. А женщина, мужчина – это всё ерунда. Понял? Так что делай оргвыводы на будущее. Общайся по служебной необходимости и в рамках закона. А личную симпатию и желание понравиться – брось. Даже если и очень хочется. Запомни, у нас такая склочная работа, что за любую твою минутную слабость – по делу или просто так, услуги ради – тебя потом могут ждать бо-ольшие неприятности. Думаешь, ты первый, кому Фролова тут мозги пудрит да перед кем хвостом крутит? Не обольщайся. Женщина делает карьеру если не головой, то уж причинным местом – точно. Поманит тебя, поэксплуатирует, а когда попользуется, оставит с носом. Тебе это надо – пахать за двоих за одну зарплату?

– Нет, Игорь Петрович. Конечно, нет. Но мне как-то неловко ей отказывать, понимаете… Я здесь человек новый, да и она девушка…

– Она наверняка давно не девушка, – усмехнулся Варухов, – хотя я этого не проверял. Ладно, в общем, ты меня понял? Хорошо. Хочешь ей прислуживать? Дело твое. Но изволь в нерабочее время. А в рабочее и думай только о работе. С Фроловой я сам поговорю. Если получится, сегодня. Всё. Будут звонить – я у Иванова.

Варухов тяжело поднялся, с тоской посмотрел в окно и через силу побрел к двери. Стоя уже в дверях, он обернулся и, окинув взором унылый беспорядок в комнате, беспорядочно лежащие как попало папки с уголовными делами, посоветовал:

– Синичкин! Ты бы, пока нет никого, порядок, что ли, навел. А то у нас такой бардак – просто ужас. Разбери дела, расставь по полкам, какие уже не нужны – сдай в архив. А Фролова, когда придет, тебе поможет. Всё равно от нее пользы никакой. И чайник поставь. А то как-то уж совсем тоскливо начинать рабочий день без чая. Это уже нарушение исконных правил всех советских служащих – ни дня без чашки чая. Всё понял, Синичкин?

– Всё, Игорь Петрович, всё. Сейчас же займусь, – растерянно-кисло улыбнулся ему в ответ Синичкин.

– Тогда оставляю тебя тут с чистой совестью. Уверен, что всё у нас теперь будет в полном порядке. Пока. – И с этими словами Варухов закрыл за собой дверь.

Кабинет Иванова, начальника отдела, находился на втором этаже основного здания, в самом конце коридора, обшитого дешевыми панелями из ДСП на две трети высоты стен. Пол был устлан красной ковровой дорожкой. В доперестроечный период она была пределом роскоши, а теперь просто лежала напротив лестницы, как рудиментарный атрибут былого могущества прокуратуры.

Неустроенность и корявость жизни, которая текла вне стен этого учреждения, накладывала отпечаток безысходности и на общую атмосферу этого здания. То ли лампочки в коридоре светили слишком тускло, то ли краски ковровой дорожки давно поблекли, а ламинат стеновых панелей давно потускнел и потрескался – неясно, но неуловимая затхлость и пыль чувствовалась на этаже.

Варухов, поднявшись по лестнице и уже проходя к начальничьему кабинету, где-то в глубине души помолился (ах, неведомо кому – лишь бы пронесло!) и открыл дверь. Общаться с начальством Игорь Петрович никогда не любил. Обычно это дело заканчивалось оргвыводами о его профессиональной непригодности – или же пустыми разговорами о смысле жизни.

В приемной никого не было. Войдя и оглядевшись по сторонам, Варухов заметил, что секретарша Иванова совсем недавно вышла из кабинета: электрочайник, который она включила, только-только начал закипать, а на экране монитора на секретарском столе светилась надпись: «Введите пароль».

– Интересно, куда это она подевалась? – вслух подумал Варухов.

– Вряд ли вам это действительно интересно, – услышал он в ответ женский голос и обернулся. В дверях стояла секретарша Иванова и сердито глядела на гостя.

– Почему вы без спросу вошли, кто вам разрешил? Как вы вообще попали сюда? Дверь была закрыта! – решительно продолжала она наседать на него.

«Ну и ду-ура… И почему у начальников секретарши все как на подбор – безмозглые, зато гонор так и прет», подумал Варухову, но ответил только:

– Так было открыто, а не заперто. Я же не знал, что тут никого нет.

– Не заперто?.. – спешно переспросила секретарша – и уже явно другим тоном, почувствовав вину за оставленный открытым кабинет и даже немного заискивая, участливо спросила:

– Вы, Игорь Петрович к Сан Санычу на прием? А он меня вчера не предупреждал…

– А что, он разве еще не на месте? – теперь уже сам опешив от неожиданности, протянул Варухов. Правда, тут же поняв, что невольным удивлением он выдает бесцельность своего самовольного прихода, он тут же уверенно добавил:

– Ну вообще-то я с ним предварительно не договаривался. Но вот решил сам зайти к нему с утра пораньше да кое о чем побеседовать.

– А вы как, по личному вопросу или по служебным делам? Что сказать, когда он придет? – усаживаясь на стул и уже почти не замечая Варухова, продолжала расспрашивать его секретарша.

«Странно, – подумал вдруг тот. – Какая крутая перемена. Только что, буквально секунду назад – чуть ли не заискивала, когда я случайно застиг ее врасплох. А теперь напялила обратно привычную маску. Этакую снисходительную, равнодушную и немного презрительную. Можно подумать, что ее ничтожная должность, дает ей особое право презирать всех, кто ее начальнику не ровня. Порой кажется, что секретарши – это такой вид домашних животных, которые интуитивно чувствуют любое внутреннее движение хозяев. Интересно, а в насколько близких отношениях с ней Иванов? Она вроде как у нас не больше года работает. Интересно, кто кого кадрит: Иванов ее или она Иванова? Скорее второе: на Иванова это не похоже. Хотя как знать. Сколько раз уже ошибался. Думал о человеке черт знает что, а на самом деле всё оказывалось намного проще и ужасней, чем представлял. Наверное, будь я ее начальником, то она бы сейчас говорила совсе-е-ем по-другому. Ласково и липко. И только бы и делала, что пыталась предугадать любое мое желание. Как дрессированная собачка в цирке, которая жадно глядит в руки дрессировщика в надежде увидеть заветный кусочек лакомства и боясь не пропустить этот вожделенный момент. Так и эта Люда… или как там ее? Не суть важно – ждет наверняка тот заветный миг удачи, когда поймает своего начальника в расставленные сети, приручит и им полакомиться всласть. По частям сожрет, не сразу, а то удовольствия будет слишком мало. Изведет вечно липко-влажной игрой в любовь, помотает нервы – пока он не станет такой, как она. Это, наверно, своего рода женский каннибализм. Высасывать мужское начало у всякого, кто угодит в сети такой вот охотницы за сильным полом. Причем старые секретарши очевидно отличаются от молодых лишь степенью разочарования, но не мотивами поведения. Старые похожи на старых цирковых собак. В глазах – ничем не вытравимое разочарование. Приручить руки дрессировщика так и не удалось, его трюки они уже знают наперед, но за прожитые годы привыкли делать всё автоматически, инстинктивно, и поэтому доживают век именно так, а не иначе».