Иван Плахов - АдрастеЯ. Или Новый поход эпигонов

– Станешь тут орать, когда с такими мудаками приходится работать, как ты.

– Саша, ты бы слова поосторожней выбирал. Я нарочно, что ли? Ну прости, больше не повторится. Даю честное слово.

– На хрена мне твое слово? Уж лучше бы ты онемел. Меньше было бы поводов для таких разговоров.

– Саныч! Ну ты чего завелся? Можно подумать, начальство тебе только что пистон в одно место вставило!

– Ну-ну. Не хватало еще мне от начальства огребать. Слушай, Игорь. Ты пойми меня правильно, без обид, но дела у нас в отделе и так паршивые. И ты это лучше всех знаешь.

– Да знаю, знаю. И даже знаю, что ты еще скажешь. Слушай, Саш, давай попьем, пока вода не остыла. А?

С этими словами Варухов пододвинул к себе одну из чашек и протянул руку к банке с кофе, стоявший чуть в стороне, ближе к Иванову. Тот, перехватив его взгляд, как бы невзначай отодвинул банку. И чем сильнее Варухов тянулся к ней, тем дальше отодвигал ее Иванов. Видя, что ему, не встав, не добраться до цели, Варухов откинулся на спинку стула и, подождав, пока Иванов не положит себе из банки кофе, выжидающе спросил:

– Саныч, так кофейком не угостишь?

Иванов взглянув на него исподлобья, недружелюбно, с видимой неохотой демонстративно подвинул банку кофе почти на середину стола.

– Угощайся… Если можешь.

– Спасибочки, – ядовито усмехнулся Варухов и сыпанул в чашку изрядное количество порошка. Налив кипятка, выклянчил еще несколько кусочков сахара, бросил их в кружку и, энергично размешивая ложкой кофе, принялся следить за тем, как Иванов, которому было неловко в его обществе, пытается сделать вид, что не тяготится его присутствием. Сан Саныч демонстративно молча прихлебывал кофе. В полной тишине изредка лишь поскрипывал стул Варухова.

Когда молчание опасно затянулось, Варухов примирительно заговорил:

– Сан Саныч, я вот тебя хотел спросить о Фроловой…

– А что Фролова? – отхлебывая из чашки и глядя прямо перед собой, отозвался Иванов. – У тебя что-то личное к ней? Уже не первый раз о ней заговариваешь. Я вот только, ты уж извини, всё никак не пойму, что ты сказать-то хочешь. Давай яснее.

– Да дело в том, что она на работе с сотрудниками заигрывает. И обстановка в отделе из-за нее какая-то дурацкая. Корчит из себя этакую слабенькую женщину, которой все должны помогать. И сейчас ее, кстати, все еще нет на месте. А работу свою на стажера взвалила.

– На Синичкина, что ли? – продолжая глядеть мимо Варухова, равнодушно спросил Иванов.

– Кого же еще. У нас вроде как больше нет стажеров, – напомнил Варухов.

– Как сказать, как сказать. Некоторые, видимо, на всю жизнь так и останутся в своем деле стажерами.

В комнате снова повисло молчание. Изредка поскрипывали стулья, на которых сидели собеседники, да чашки стучали о стол. Варухов, чувствуя, что оставаться дольше в кабинете начальства опасно, наконец поднялся и, слегка откашлявшись, робковато, заискивающе спросил:

– Ну я пойду?

– Ну пойди. Я думаю, что у тебя достаточно дел, – исподлобья взглянув на него, насмешливо протянул Иванов, передразнивая интонации Варухова.

Уже стоя в дверях, тот еще раз спросил:

– Сан Саныч, так ты поговоришь с Фроловой? А то через нее вся дисциплина в отделе хромает.

– Посмотрим на ваше дальнейшее поведение. И на ее, и на твое. А то мне придется делать выводы о твоей работе. Пока их не сделали о моей. Ты иди, Петрович, иди. Не волнуйся, ни с кем не ругайся. И – ради бога, – тут голос Иванова неожиданно окреп и зазвучал неподдельно зло, – не заставляй меня разочаровываться в людях, которых я знаю не первый год. Намек понял?

– Понял, понял, – кисло подыграл Варухов его шутке, которая скорее походила на угрозу. – Только уж и ты постарайся, нас не разочаруй. Ну, заходи, если что. Чем можем – поможем.

С этими словами он быстро вышел, но дверью, хотя и очень хотелось, за собой не хлопнул – сдержался и нарочито тихо прикрыл ее. Секретарша Иванова с неподдельным интересом взглянула на Варухова и участливо спросила:

– Ну как, всё хорошо? Обо всем договорились?

– А? – растерянно, будто очнувшись от своих мыслей, вздрогнул Варухов, ошалело взглянул на нее и ответил: – Да-да. Всё хорошо. Вот именно – договорились. Обо всем. – И, вздохнув, вышел вон.

«Странный мужик, хотя и симпатичный. Как я его понимаю… Если бы с моим ребенком что-то стряслось, я бы, наверно, с ума сошла, – глядя ему вслед, подумала Людочка. – Ах, если бы нашелся парень, который бы по-настоящему оценил меня и полюбил… Я бы жизнь его превратила в сказку. Детей нарожала ему, сидела дома, занималась хозяйством. А вместо этого приходится торчать день-деньской в приемной. Скука! Ни посетителей, ни новостей. Ах, как бы мне жизнь свою устроить, как бы удачно выйти замуж?»

Людочка, подперев щеку рукой, полностью предалась бессмысленно-бессвязным мечтам о замужестве, в неопределенной приятности которых она растворила тревогу о самой себе.

Мысли Людочки текли привольно и легко, беззаботно перескакивая с детства на будущее, минуя настоящее. Ведь что такое настоящее? Никем не установленный промежуток между тем, что уже сталось, и тем, что обязательно станется. Иногда душу Людочки охватывало удивительное чувство благости, когда она вдруг явственно начинала ощущать аромат ладана, который сладостной, щемящей болью обнимал ее сердце. И она ликовала от мысли, что рядом с ней что-то происходит, иная, благодатная природа начинает проступать в ее плотском естестве, являя инаковость окружающего ее мира.

Ей в эти мгновения казалось, а скорее даже понималось, что за всем, что она делает, непрестанно следит сонм ангелов во главе с Богородицей – и молится за нее, помогает ей, стараясь что-то ей сказать и объяснить. Но она этого просто не слышит. Тем не менее, эти редкие моменты сопричастности инакобытию делали ее как-то радостней и уверенней в ее чувстве жизни, а окружающий мир начинал казаться ей не таким безнадежно-неулыбчивым и неумолимым в своем исчезании, утекании ее нынешнего телесного существования.

Вот и теперь, подперев лицо ладонями, Людочка оперлась локтями на стол и, уставившись в дальний угол комнаты, предалась бессвязным мечтаниям о чем-то невыразимо хорошем, чтоб забыть о скуке и бессмыслице текущей жизни. Сколько времени она провела так, часы или секунды – неизвестно, но из сладостного забытья ее вывел звонок телефона, нервной электро-экстатической искрой пронзивший ее тело. Дернувшись, она судорожно схватила трубку и испуганно пробормотала:

– Приемная Иванова, слушаю вас…

– Это Ларин. Соедините с ним немедленно, – властно приказал раздраженный голос в трубке.

– Одну минутку, подождите… – пролепетала Людочка, торопливо нажала кнопку прямой связи с аппаратом начальника и испуганно опустила трубку на рычаг.