Татьяна Шуран - Хаозар

(Чалэ на мгновение развеселился, но потом взял себя в руки)

На самом деле ни в какой ад он, конечно, не попадёт, а просто перейдёт в ядро Земли, где Рея раскроет ему правду об эволюции животного царства, вмешательстве Эрнауэре и прочем – то, что ты уже слышала. Это избавит его от чувства вины, которое, собственно, и держит его в этом мире. И после он просто перейдёт ко мне на борт.

Ио (неуверенно):

– А… мама?

Чалэ (со вздохом):

– Аллат?.. Тут, к сожалению, ни о каком осознанном пробуждении не может быть и речи… И по совершенно другим, нежели у Сорвахра, причинам… Видишь ли, земная жизнь её полностью устраивала – как, впрочем, и любая другая жизнь в любом другом мире… Но тут, я думаю, возможен вот какой вариант. Я пока не говорил об этом с Аллат, но, думаю, именно она ни в малейшей степени не затруднится покинуть душу, которая держит её на Земле, и отбыть без неё. Если для большинства кэлюме такой выход означает что-то вроде неудачи, признания своего поражения, то Аллат начисто лишена сожалений о чём бы то ни было. Боюсь, Сорвахр, когда узнает, будет больше переживать из-за того, что ей пришлось так поступить, чем она сама. Впрочем, она его быстро утешит…

(Чалэ улыбнулся)

Он её очень любит и примет, я думаю, любой, даже если душу придётся полностью поменять.

Ио (со вздохом):

– Да, звучит жутковато… А ещё какие-нибудь варианты есть?..

Чалэ (поколебавшись, решительно):

– Я предлагаю Сорвахра убить.

Ио (сбившись):

– В смысле?

Чалэ:

– В реале. Вы с Марией вернётесь в Чейте и разыграете ему красочную, драматичную смерть со всеми спецэффектами, приличествующими феодальной Европе. Что-нибудь такое в шекспировском духе. Заклание безумного тирана на осквернённом вопиющими преступлениями ложе.

Ио (смущённо):

– Зачем так пафосно?

Чалэ (непринуждённо):

– А всё по тому же закону отрицания отрицания, который он с успехом применяет к окружающим…. Пусть подумает, в процессе предсмертной агонии, действительно ли он хочет умереть. Тут как раз и я подключусь.

(слегка виновато)

Этот сценарий – наиболее надёжная гарантия того, что душа не самоуничтожится сразу после распада физической оболочки, и я успею перетянуть его на борт, связав с Высшим Я.

(помявшись)

Правда, должен признать, этот сценарий – ещё и наиболее трудоёмкий, то есть для самого Сорвахра. В его случае гораздо легче просто исчезнуть, чем проходить интеграцию от нынешнего состояния к изначальному. Собственная генетическая память грозит устроить душе натуральный Страшный Суд.

Ио (рассудительно):

– В таком случае, основной вопрос: согласен ли сам Сорвахр на этот вариант? Как Высшее Я оценивает готовность души к испытанию?

Сорвахр (неуверенно):

– Я согласен попробовать. Убивайте.

5

Я приехала в аэропорт поздно и, главное, непонятно зачем. Вообще-то я не люблю аэропорты, потому что тут никто ни на кого не обращает внимания. А уж аэропорты на Бетельгейзе – отдельная история. У нашего народа какое-то особое пристрастие к летательным аппаратам – наверное, потому, что наземный транспорт у нас всё время ломается. Не успеваешь провести монорельс, глядь – он уже уплыл, вместе с остальным континентом, на другое небо, а то и вовсе исчез – пространство у нас капризное, короче, аэропорт возле Инфанты – континента, где я родилась – это определённо крик души. Гигантская воронка альрома занимает все небеса, до которых может дотянуться, вот уж поистине – транспортный узел. Даже просто толкаться на прилегающей территории, среди кипящих облаков – сплошной стресс для психики, а уж о том, чтобы зайти внутрь, я и думать не хочу. Не люблю путешествовать. К чему, когда всё под рукой.

В общем, не знаю, зачем я тогда пришла. Мне всего-то надо было проводить подругу, даже не подругу, так, случайную знакомую, и я частью души держалась рядом с ней, а в остальном бессмысленно скиталась от платформы к платформе. У меня было такое ощущение, словно я кого-то ищу. Знаете, так бывает, делаешь что-то, а потом только понимаешь, зачем ты это сделала. Когда моя подруга уехала, я окончательно поняла, что должно случиться что-то важное, собралась и решительно пошла прямиком к монорельсу, потому что ни с того ни с сего решила, что мне надо немедленно уезжать, и вот тут-то дорогу мне преградил шумный поток пассажиров из только что прибывшего альрома. Я остановилась и от нечего делать стала разглядывать толпу.

Тот, кто мне был нужен, вышел последним. Я его сразу узнала, хотя и не сообразила сначала, что это он, да и вообще я раньше его никогда не видела. Но он был похож на потерявшегося ангела, и пересечение лучей в его светимости напоминало склонённые крылья – два, четыре… шесть. Они то появлялись, то исчезали, эти гигантские протуберанцы. Когда он взглянул на меня, у меня возникло странное впечатление, что лоб у него горит звёздным светом – говорят, такой ореол бывает у провидцев и сновидящих, хотя никакого третьего глаза в буквальном смысле у них, конечно, нет, это всё предрассудки… Я невольно пошла ему навстречу. Он брёл с рассеянным видом, разглядывая паутину платформ и монорельсов, а в руке у него был такой огромный чемодан, каких мне ещё не приходилось видеть, прямоугольный, с железными застёжками на винтах и в общем похожий на гроб. Тут между нами как раз завис вагон монорельса, я залезла в него со своей стороны и спросила через окно:

– У вас там что, зимний гардероб?

На его лице появилась ласковая улыбка, по которой, впрочем, трудно было понять, относилась она к кому-то или чему-то вовне или к его собственным мыслям, потому что он молча запихнул странный чемодан в вагон, потом поднялся сам и только после этого обратил на меня свой взор.

– Это краски, – сказал он с улыбкой, на этот раз определённо предназначавшейся мне. – Попрошу на этот ящик не покушаться и вообще не дышать…

Я, конечно, знала, что краски у художников летучие и частично взрывоопасные, но не представляла, что их перевозят в таких вот громоздких агрегатах. Мне немедленно захотелось заглянуть под крышку и перерыть все отсеки, футляры и донышки. Наверное, именно от таких, как я, там и вбиты железные скобы. От любопытства я даже засунула палец в рот – дурацкая привычка – и сказала:

– Я никогда раньше не видела настоящих художников!..

Он взглянул на меня своими пронизывающими глазами – словно две серебряные реки потекли мне прямо в душу – и сказал:

– Я тоже вас никогда не видел.

Я вынула палец изо рта и стала придумывать, что бы ещё спросить.

– А куда вы едете? – сказала я после паузы.

Он обратил свой ослепительный взгляд за окно и ответил:

– В Юну, – причём чувствовалось, что это название ему ровно ни о чём не говорит. Я оживилась: как раз Юну-то я знала неплохо. На Бетельгейзе города то появлялись, то исчезали, как впрочем и континенты, – очень нестабильная атмосфера, но кое-какие уровни реальности держались относительно надёжно, и Юна ещё пока существовала.