Олег Лукошин - Варварские Строки

У них обоих это был второй брак. Предыдущие оказались неудачными. Александр Львович ещё во времена нищего студенчества был женат на девушке по имени Аня – отношения с ней, ввиду полнейшего несоответствия характеров, а больше по причине бытовой неустроенности, не заладились с первого дня супружества. Сильно подкосило их и рождение мёртвого ребёнка. Они прожили вместе четыре года, но вынуждены были расстаться.

Лена же находилась замужем побольше – лет семь. Звали её первого мужа Максим и рассказывать что-либо о нём она категорически отказывалась. Как-то раз на одном приёме, куда Александр Львович пришёл вместе с Еленой, к ним подошёл какой-то лысеющий и страшно худой очкарик. Он поздоровался с ними, а Лена, смутившись вдруг и ответив скороговоркой на приветствие, быстро-быстро отвела Александра в противоположный угол. Александр Львович не поинтересовался, что это был за тип, но ему потом сообщили – это он и есть, первый муж Елены.

– Ну, здравствуй, развратница, – улыбался Александр Львович.

– Привет! Жив, здоров?

– Да вроде, – осматривался он.

Машина стояла у ворот гаража. Жена была в халате и влажной.

– Не успела поставить, – поймав его взгляд, сказала она. – Только что приехала. Вспотела, сразу в душ побежала.

Они зашагали к дому.

– Ну рассказывай, – взяла его за руку Елена Васильевна.

– Да нечего рассказывать. Всё как обычно. Стоял у павильона, автографы давал. Гельмут мне встречу с читателями организовал. От него тебе, кстати, большой привет.

– Много людей пришло?

– К моему удивлению, полный зал. Правда, вялые какие-то. Вопросов совсем не задавали. Пришлось монологом давить. У тебя-то как?

– Экзамены идут. Нервотрёпка. Потом аспирант один защищался.

– Защитился?

– Да. Умный парень, хорошая диссертация. Далеко пойдёт.

После душа Александр Львович присоединился к жене в столовой. Она накрывала на стол.

– Ничего не готовила, извини, – говорила Лена. – Беру то, что в холодильнике.

– Нормально, – кивнул Александр Львович.

– Борис звонил, – сообщила жена. – Сказал, на ночь приедет.

– Как он?

– Как обычно. Шутит, смеётся.

Елена Васильевна, будучи истинной вегетарианкой, съела лишь салат и булочку. Запивала яблочным соком. В последнее время она особенно тщательно относилась к еде, потому что доктор несколько месяцев назад сообщил ей, что у неё имеется подозрение на гастрит. Эта новость очень её всполошила – Елена была на удивление здоровой женщиной и за всю свою жизнь кроме невинных детских болезней ничем не болела. Она и сейчас, на сорок третьем году жизни, выглядела не больше, чем на тридцать с хвостиком. Гастрит был особенно несуразным заболеванием, потому что питалась она всю жизнь очень хорошо.

Александр Львович вегетарианцем не был, а потому с удовольствием разрывал зубами подогретый женой бифштекс.

– Я новый роман начал, – объявил он торжественно.

– Да?! Здорово!

– Несколько глав уже написал. Идёт неплохо. Ну и сюжет, как мне кажется, весьма нетривиальный. Тема, настроение: чувствую, моё.

– Когда успел начать?

– Во Франкфурте, в отеле. Я вообще-то не люблю в незнакомых местах писать, ты знаешь, но на этот раз прорвало. Вертелось, вертелось, прям жар какой-то по телу пошёл – не выдержал, сел за стол. Этот прилив эмоций меня порадовал – давно с таким желанием за работу не садился. Последние годы, честно говоря, побаиваться уже начал. И писания этого, и себя за ним, потому что практически ничего не чувствовал. И «Немезиду», и «Время» как-то механически написал. Хоть они и получились вроде, но для меня всегда был более важен сам процесс, чем результат. От этого кайф надо получать, сексуальное удовлетворение – а какое тут удовлетворение, если всё это превратилось в работу в самом худшем смысле слова. Встаёшь утром, садишься за стол, пишешь. Плохо ли, хорошо – но четыре часа обязательно. Потом переписываешь полученное, подстраиваешь, что да как – хоп, готово. Стандартный среднеталантливый продукт. Скучно это, уныло. Настоящая литература должна быть сырой, с кровью. Я себе такую цель поставил: написать роман с первого раза. Без всяких переписываний и повторных редакций. Помарки будут какие – предложение корявое, синоним неудачный – исправлю. А вот основную линию, сюжетные перипетии – ничего не буду менять. Куда выведет – тому и буду рад. Борис приедет сегодня – почитаю вам.

– О чём роман?

Александр Львович на секунду задумался.

– Он о восхождении человека, – подобрал он определение. – О преодолении трудностей, безвыходных обстоятельств, проклятия жизни даже. Он о том, как человек, от рождения лишённый всего, физически и психически нездоровый, вынужденный вести существование изгоя, шаг за шагом лепит из себя достойное человеческое существо.

Борис приехал в двенадцатом часу. Уже стемнело.

Ещё до того, как умер Костыль, мерзкий и вонючий старикашка, у которого Коля – тогда ещё ребёнок, забитый и бессловесный – жил в полуразвалившемся доме на берегу океана, уже тогда он чувствовал неприязнь к воде. Костыль, бывший матрос, смеялся над ним. Ему была непонятна эта боязнь. Не раз он пытался затащить его в море силком – с воплями и плачем Коля вырывался из его объятий и убегал в огород, чтобы спрятаться за баней. В первые секунды старика, который открывал рот лишь для еды, водки и ругательств, охватывало бешенство. Свирепо размахивая руками, он нервно передвигал свою подпорку и пытался ударить ею Колю. Тот торопливо увёртывался от ударов. Старик начинал смеяться.

– Дурень! – орал он Коле. – На всём Дальнем Востоке не сыщешь такого идиота как ты. Ты по кой хер припёрся на побережье? Как ты жить вообще собираешься, если воды боишься? Ведь из тебя только рыбак может выйти, больше никто.

Сам он окунался в море регулярно, так как баню, за которой любил прятаться Коля, никогда не топил. И не только потому, что не было денег на дрова, а просто по причине абсолютного и бесповоротного пофигизма. Смыть слой грязи можно было и в набежавшей волне, а о гигиене Костыль не заботился. Коля же в то время не мылся вовсе.

– Океан – это сущность жизни, – говорил пьяный старик, раздеваясь на берегу догола. – Он нападает на тебя, свирепствует, хочет уничтожить, стереть с лица земли, но это лишь видимость. Океан закаляет тебя, делает сильнее. Он накрывает тебя своими волнами, чтобы ты выстоял, чтобы упав, поднялся снова. Никто меня не научил тому, чему научил он.

Обнажившись, старик садился на гальку, откладывал костыль в сторону и в несколько коротких рывков перемещался в воду. Побарахтавшись у берега, он отталкивался от дна единственной ногой и, мощно работая сильными руками, заплывал далеко в море – так далеко, что иногда Коля терял его из вида. Выбравшись на берег, Костыль одевался. После купания он чувствовал себя лучше: мышцы обнаруживали в себе крепость и упругость, лицо становилось застывшим и восторженно-серьёзным, а ветер развевал седые волосы – он был даже красив в такие моменты, этот спивающийся инвалид.