Олег Лукошин - Варварские Строки

Коля поднял с земли свёрнутый в трубку журнал «Наука и Жизнь» и погрузился в чтение. Читать, сидя на стволе, было неудобно. Он уселся на землю, вытянул ноги и положил голову на чурбан. Предложения складывались в абзацы, абзацы в страницы и когда статья приближалась к концу, он незаметно для себя задремал. Журнал опустился на грудь, руки съехали на землю, голова повернулась набок. Взор помутнел и какой-то блёклый, не проявленный сон с отсутствием героев и сюжета, посетил его сознание.

– Вставай! – трясла его Старая Сука. – Уже вечер.

Коля приподнялся на локте и осмотрелся. День погрузился в сумерки, ни одного судна в море не наблюдалось. Он спрятал журнал под камень, положил в карман заранее припасённый пакет, а в кулаке сжал нож.

У склада Старая Сука предупредительно шепнула ему на ухо:

– Один или двое ещё здесь. У катера.

Коля осторожно выглянул из-за угла. Чёрное, безжизненное судно покачивалось на прибрежных волнах. Рядом с ним действительно кто-то находился: огонёк сигареты выдавал присутствие человека. Человек был один. Возможно, это был сторож.

Вернувшись к лазу у противоположной стены, Коля около получаса выжидал. Окончательно стемнело.

– Давай! – подтолкнула его в бок Старая Сука. – Пора.

Коля просунул голову в проём. За головой переместилось туловище, затем и ноги. Он поднялся и на ощупь направился к ближайшему контейнеру. Всего на складе их стояло штук тридцать. Первые два оказались пустыми. Лишь в третьем, наполняя его лишь на четверть, обнаружилась рыба. Скользкие рыбины выскальзывали из рук, пакет шуршал, Коля нервничал.

Наполнив пакет, он перелез через борт контейнера, спрыгнул на землю и прокрался к лазу. Странное ощущение родилось где-то в позвоночнике, ощущение, что происходит что-то не то. Переварить его и сделать выводы времени не хватило. Чей-то массивный и тяжёлый сапог резко и яростно сблизился с головой. В глазах потемнело. Коля уткнулся лицом в землю и накрыл голову руками. За первым ударом последовали другие.

– Вот он, здесь! – крикнул человек.

– Ща я!.. – подбегая, отозвался второй.

Удары посыпались с двух сторон. Коля застонал. Он потянулся к карману, где лежал нож, но, едва убрав руку от лица, тут же получил удар в скулу. Удар на счастье оказался смазанным, сапог лишь чиркнул по щеке. Нож достать удалось. Коля выхватил его, наугад махнул рукой в сторону одного из бьющих и, перекатившись на бок, метнулся в сторону.

– У него пика! – зычно рыкнул один из рыбаков.

Нападавшие мужики на секунду стушевались и Коле удалось встать. Тёмные, сгорбленные силуэты рыбаков колыхались поблизости.

– Режь их, режь! – завизжала Старая Сука.

Коля сделал выпад.

– Убью на хер! – крикнул он.

Рыбаки отшатнулись. Он нащупал на земле пакет, схватил его и, распрямившись, рванул наутёк.

– Крови! – вопила старуха. – Хочу крови!

Какое-то время за ним бежали. Коля оглядывался на бегу, ноги заплетались, он спотыкался и едва не падал. Два тёмных силуэта постепенно отстали. У посёлка он остановился. Сердце бешено колотилось в груди, лёгким не хватало воздуха.

– Давно так не носилась, – хрипло дышала сбоку Старая Сука.

Коля лишь кивнул на её слова.

– А рыбы совсем мало осталось, – заметила она.

Он ощупал пакет – рыбы в нём тряслось не больше половины. Однако даже с этим количеством вылазку можно было считать удачной – добычи хватало на три-четыре дня.

– Да убери ты деревяшку эту! – энергично давала советы Старая Сука, когда он разводил костёр.

– Отстань! – отмахивался он от неё.

– Ох ты, ох ты! – злобно щурилась старуха. – Водки хлебнул что ли?

Коля молчал.

– Смотри у меня! Я тебе покажу, кто тут главный.

– Погоди… – шептал Коля. – Придёт день, я с тобой разделаюсь.

– Что ты бормочешь?! – повысила голос Старая Сука. – Разделаешься?..

Она недоумённо, со скорбной миной на лице трясла головой.

– Неблагодарный, – бормотала она. – Неблагодарный щенок. Ты – мой пасынок, я веду тебя по жизни. Без меня ты бы сдох сразу после рождения.

– Настанет! Этот день настанет! – тянулся Коля за бутылкой и делал очередной глоток. – Он будет прекрасен, он будет велик. День, когда ты сдохнешь, курва!

– Я буду вынуждена наказать тебя.

– Я тебя не боюсь.

Она погрузила его в припадок. Всё началось с головной боли – она была огромной и невыносимой. Потом пришли судороги. Тело передёргивалось, он катался по земле и рычал. Пена, вперемежку с кровью, текла по подбородку.

– Вот видишь, – успокоившись, гладила его по голове Старая Сука. – А всё от чего: всё от гордыни. Пренебрегаешь помощью той, кто тебя любит, возносишься выше, чем ты есть – вот и боль, вот и муки. Пообещай мне, что это не повторится.

– Обещаю, – покорно отвечал Коля.

– Обещаю что? – скалилась старуха.

– Обещаю, что этого не будет.

– А чего не будет? – не унималась Старая Сука.

– Больше не буду обижать тебя.

– Вот так-то, – улыбалась она. – Ты – ничтожество. Выблядок. Так ведь?

– Да, – кивал Коля. – Я ничтожество. Я выблядок.

Старуха облегчённо вздохнула.

– Урок вроде бы усвоен. Не заставляй меня применять такие меры.

Она подносила куски жареной рыбы к его рту. Смотрела, как он проглатывал их и радовалась, словно девочка.

– А сейчас потрахаемся, – шепнула ему на ухо.

– Не знаю, не знаю, – говорил Борис Александру Львовичу на следующий день. Он восседал за рулём своего автомобиля, они направлялись в Москву. – Довольно резковатое начало. Такое ощущение, что ты хочешь дать читателю пощёчину.

С утра было жарко. Они ехали в расстёгнутых чуть ли не до ремня рубашках, с открытыми окнами. Свежести всё же не хватало. Оба потели.

– Что тебе показалось резким? – спросил Александр Львович. – Мат?

– Не только. Хотя в твоём возрасте от него уже пора отказываться. Общий настрой какой-то угрожающий.

Александр Львович хмыкнул.

– В моём возрасте! – воскликнул он. – Знаешь, почему писатели с возрастом становятся в своих текстах всё более гладкими и обтекаемыми?

– Почему?

– Потому что зажираются! Неплохие деньги в банке, загородный дом, яхта – против чего ещё негодовать?

– У тебя всё это тоже есть.

– Яхты нет.

– Так купи.

– Может и куплю, но я не хочу становиться таким вот сытым импотентским литератором, который благоухает позитивом, как дорогим одеколоном и поучает остальных как писать и жить. «Фу, ненависть!.. Фу, отчаяние!.. Как это не модно!» В сердцевине позитивной философии обыкновенный конформизм. Человек приобретает материальные блага, социальное положение и начинает просто-напросто стесняться писать о чём-то проблемном. А что обо мне подумает моя любовница, мой дантист, мои дети, если я напишу ругательство. Ведь я такой уважаемый хряк. Вот какие мысли бороздят по его заплывшему мозгу.