Софи С./М. - Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она

– Тогда зачем пишешь мне любовные послания?

– Ну, я думал, что люблю тебя, – сказал он, – но понял, что не люблю…

– Когда это ты такое думал?

– Однажды, целых две недели, думал, – ответил он. Больше не писал и не появлялся. Стыдно ему было что ли…

А она? Она готова была выйти за него замуж, даже если он импотент, будь он повнимательней. «Я так люблю его, что это неважно», говорила она. Не опробовав единение с мужчиной, не слишком в нём нуждаешься, поняла она потом. Какой же невинной она была даже со своими извращёнными фантазиями… Какой робкой и зажатой… К парню этому не прикоснулась, стеснялась и в щёчку его поцеловать!

После него было много мимолётных встреч. Он был первым «пассивным», а когда их стало много, пришлось призадуматься. Эти «пассивные» заводили вокруг неё хороводы, словно она была той единственной, кто пленил их. У этих парней были проблемы по части секса: то не могли вовсе, то «скорострельности» не занимать. Попробовать так и не удалось, зато она узнала кое-что о мужчинах: у одних это было в силу комплексов женственности, неполноценности; у других – по поводу размера, формы и прочих особенностей. Она сама понять не могла, отчего они так доверяли ей. Им нравилась её по-детски смелая искренность, даже её лицо нравилось им. И они, эти парни с проблемами, нередко упоминали о желании связать партнёршу и о различных девайсах, предусмотренных для всякого рода воздействий с целью вызова волны ощущений – самых разных. Они испытывали это на себе и по большей части были «свитчами». На сайте девианты такие пафосные, а те, что попадались в жизни, женщин-то боятся… – дошло до неё. Какое-то время она полагала, что извращаются те, кто по-простому не может (из всяких комплексов). Намудрила, конечно. Отклонения появляются по разным причинам у разных людей, поняла она вскоре.

Потом, она узнала, что девиант и тематик не одно и то же, о БДР и других моментах. Более непросвещённой она не чувствовала себя со школьных времён. Слово «садист», словно печать негатива, но касательно двоих в психосексуальной субкультуре, оно обретает иной смысл.

Так или иначе, парней с проблемами она не желала себе в кавалеры, а с иными разговора не выходило, какими бы не были их сексуальные предпочтения.

Она оскорблялась, когда вынуждали определять даты встреч, место и характер досуга, и была слишком гордой, чтобы самой за кем-то ухлёстывать… Попался как-то раз неплохой парень – сам назначал встречи, решал на какую улицу податься и был упорен – только вот тоже был вялым в поцелуях и прочем, а главное, много говорил о том, что ей надо строить карьеру, зарабатывать и тому подобное. Она не выносила тех, кто говорил, что добиться успеха посильно каждому, ей больше нравилась роль несчастной девочки беспризорницы, которую остаётся лишь прижать к груди и пожалеть, ведь волей судьбы она лишилась всякой возможности на успех. И это было правдой. Она была беспомощна. Юная, мало знающая о жизни, она считала, что зарабатывать деньги – дело страшное – так мама говорила. После рассказов матери о том, как она травилась краской на заводе и прочих злоключениях, ещё лет в пять она поняла, насколько тяжело даются деньги, и приняла беспомощную позицию – бояться заработков и свыкнуться с экономией. Экономия впиталась в неё с «молоком матери». Та советовала самые дешёвые магазины и снижала планки до минимума – всегда лучше обойтись без чего-либо, если это не смертельно.

Лето прошло, прошли и первые месяцы второго курса. На личном фронте мелькало постылое лицо – новый кавалер Толя.

Она хмурилась перед зеркалом, жевала кончики волос – дань Бруксизму:

– Одиночество вдвоём – тоже одиночество, только безнадёжное. Одиночество в клетке.

Рядом был не тот. Приклеился и не отставал. Она и не гнала. Настойчивому Толе она не могла сказать нет, несмотря на то, что его внутренний мир был далёк от близкого ей, а внешность заставляла только вздохнуть. Оказалось, не только влюблённость способна держать, но и привычка. Хорошо же знать, что у тебя есть парень, пишет тебе и ходит в гости, страшно представить, что в один момент это оборвётся. Был человек и вот ты осталась одна, никому не нужная… Проявил бы настойчивость другой, Толю она бы тут же бросила. Иногда, появлялись страстные и настойчивые, даже красивые. Только настойчивость была не та: ей хотелось, чтобы парень ухаживал за ней, а они настойчиво склоняли к сексу в первый же вечер, и тут же сдавались, получив отказ. В первый раз так не годится, гадко чувствовать себя использованной. Толя вот никуда не девался, хотя ему ничего не перепадало… Он и ухаживал: всегда делился пирожком, когда ел. Один раз подарил цветы и купил мороженое. Так ещё никто её не обхаживал – она подумывала, уж не сдаться ли ему? Если бы не его кривой нос…

Это смешно и глупо. Не такой уж юморной она была. Разбавленная бедами рутина не лучше самих бед – чего не сделаешь, когда похожие друг на друга дни тянутся унылой чередой, а впереди не маячит ни проблеска.

Изо дня в день грязно-белое небо ноября смотрело пустыми глазами на серый город, а Вероника садилась в троллейбус до университета. От общежития и обратно – один маршрут. По дороге рисовала купола и шпили. Рисовала, черпая из фантазии, в городе не было красивой архитектуры. Мрачный, грязный город, где не за что глазу зацепиться, ничуть не изменился с постсоветских времён, времён перестройки. Неухоженное, захолустное нагромождение покосившихся зданий, разбитых дорог, их разъезженная грязевая кашица и нервные водители… Провинциальная Россия без прикрас: рука реставраторов, возрождающих города, не касалась этой дыры, толика терпимости не касалась умов жителей… Это было место, где над контейнерами летают мухи, где заплёванные улицы разграничивают серые, коричневые, жёлтые с лишаями дома, типовые – все как растрескавшиеся кирпичи. И по этим улицам шли люди, тоже типовые, такие же серые, покоробленные злостью. И тогда было хорошо сказать себе: «Они – нормальные, я – ненормальная».

В целом, город делился на кварталы трёх типов: панельные советские девятиэтажки, обложенные серой или голубой плиткой, бревенчатые дома барачного типа и кирпичные четырёх-пятиэтажки (редко сталинки, но в центре были и они). Первые были лучше всех. О бревенчатых развалюхах и говорить нечего, а те, что были из красного, рассыпающегося кирпича, тоже смотрелись не так, как хотелось бы, особенно когда выпадали осадки. Мокрые, яркие, зловещие, они, будто красный флажок, символизировали экстренное торможение, опасность. Она ненавидела такие кварталы. Для неё город, сам по себе, был чудищем, что разжевало десятки таких, а потом, пресытившись, воспылало порывом внести разнообразие в меню – попробовать деликатес в виде многоэтажек. Против такого порыва выступали две трети жителей, но, не взирая на их упорство на митингах, он дал этой дыре один чистый район, где имелись пара скверов. Там было красиво, только жители были ещё злее, чем в бараках – они жаловались на отдалённость и несправедливое распределение.