Софи С./М. - Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она

Она любила слушать сказки. Сказка прекрасна тем, что в ней имеется запрет и ослушание. Это будоражило. Любимыми были «Синяя борода» и «Снежная королева». «Ну давай ещё синюю бороду», просила она перед сном. Каждый вечер мама читала «Синюю бороду» по два-три раза. Не надоедало. Как же – это же борода! Он – злодей, поэтому о нём она не сочиняла истории перед сном, а вот по «Снежной королеве» была придумана особая история. Вероника помнила, что в садике в тихий час лежала с закрытыми глазами и представляла Кая и Герду и прекрасную королеву… Потрясающий момент, когда Кай попадает к королеве в замок – дальше можно выдумать что угодно! И что же она выдумывала? Королева такая суровая, ледяная, а он маленький беззащитный мальчик… Всё и так ясно – это уже будоражит, а если к тому добавить немного воспитательных моментов… Да, хорошая вещь выходит. Про королеву она выдумывала, когда ей было не больше пяти – в деревенский садик она ходила до пяти и помнит кроватку с черепахой, которая вдохновляла её. В городском саду захватывающих сюжетов стало много. Любой мультик она переделывала под такой сюжет. «Король лев», например. Львёнок тоже маленький и у него отличный отец… Могла она и своих персонажей придумывать.

Сюжеты были невинны: ничего пошлого и ничего ужасного. Они, напротив, будто существовали для защиты от насилия. Это был первый шаг к принятию факта о власти и послушании, где власть представлялась стороной добра.

Сквозь сетку ограждения детского сада она не раз видела, как папаша её подружки за руку тащит ту домой. Он дёргает её с раздражением, подгоняет – того гляди ударит. Она торопится, ступает в лужу и вздрагивает от страха… О, как она его боялась! Потеряла жалкую гигиеническую помаду, едва не задохнулась слезами и всё повторяла, что папа её убьёт… И вот она ступила в лужу – он хватает её за капюшон и швыряет в машину: «Безмозглое уёбище, – кричит он, – ну я тебе задам как приедем!» Он говорит с ненавистью и только озирается по сторонам – нет ли воспитателей. В пять это лишь казалось странным: объяснить его поведение Вероника не могла. Почему жизнь устроена так, что сильный не ищет равных, а понукает слабым? Почему в людях так много зла, что родитель ненавидит родного дитя, едва тот родился? Есть ли хоть что-то святое для таких и много ли их? Их много – понимала она. В её сюжетах всё было не так: там сильный был мудр, помогал слабому и оберегал его. Запреты всегда касались смертельно опасных занятий, а наказания были лишь возможностью, которую снисходительно и милосердно упускал достойный представитель власти (в те времена, обычно персонаж-зверушка: гордый лев, могучий белый волк и т.д.)

Сюжеты становились всё интереснее, походили на фильмы, лет в тринадцать героями стала влюблённая парочка. Здесь, линия «воспитания» обрела сексуальный подтекст, и, касательно насилия, любовники действовали по аналогии с детской версией. Осведомлённая о бесправности женщин, за которую они платят здоровьем, а то и жизнью; изнасилованиях, где невинные в крови и слезах сипло дышат разбитыми носами; побоях, которые несчастным приходится сносить от суженых, лишь от того, что они не могут дать сдачи или им некуда бежать… Она, конечно, представила всё это в другом свете: ничтожество в мужчине отменяется, а на освободившееся место приходит всё та же снисходительность и милосердие. Разумеется, любовь, забота и всепрощение… Отношение к женщине, уходит от отношения к равной, но лишь с самыми лучшими помыслами: охраны, помощи и скидок на уязвимость. Эти милые «глупышка», «малышка» перемежались с чем-то маниакальным. К примеру, с приступами ревности, где всё заканчивалось беспомощно: связанной в подвале с гудящей лампой и злыми от боли глазами над головой. Мы часто жаждем причинить боль именно от боли, кипящей в нас, а боль нам причиняют самые дорогие люди. Любовь и боль – родственные слова. Она вставала на сторону одержимого – заглядывала в его глаза, прикрывающие яростью слёзы, чувствовала себя настоящим маньяком, и в то же время, благородно. Живое трепетное сердце этого человека с его импульсивной любовью и ревностью стало сердцем истинно человеческим, израненным и горячим. Конечно, он не мог причинить вреда любимой – любовь никогда такого не допустит. Он, как правило, хотел признаний, и, получив их, отпускал её. Он оставался в одиноком раздумье, был и воплощением человеческой боли, и воплощением добра в зле, которое так сложно разглядеть. Героини редко падали столь низко, что бы оказаться предателями. Они понимали одержимых и эту одержимость – вот и всё.

Вероника рано заинтересовалась сексом, а вот сексуальную тягу раскрыла в себе поздно. Несмотря на новые фантазии, в тринадцать всё было ещё довольно невинно. Она была любознательной, и хотя, её взросление шло в ногу с раскрытием тайны о сексе, лишь к семнадцати она выяснила всю теорию и дошла до собственных открытий, тогда же и предприняла первые попытки получить заветное ощущение.

Всё начиналось забавно. Они шли с мамой из магазина, и она вдруг спросила её:

«Мама, а как люди занимаются сексом?»

Спрашивала она не впервые, мать говорила – обнимаются. Она долго так и считала: частенько говорила ей «Мам, давай займёмся сексом», та – «Давай». В девять она поняла, что мать обманывает и ждала до тринадцати, чтобы узнать правду. Правда была краткой и безобразной. Мать сказала:

«Как собаки».

В голову пришла картинка сцепившихся нижними местами собак, что, бывало, сутками стояли таким образом во дворе. Ребята их шугали, а они расцепиться не могли. Боже… – подумала она.

На этом изыскания не окончились. Что-то мать не договаривает, была уверена Вероника. Столько толков про это, а она как-то слишком упрощает сей вопрос. Казалось, мать стесняется и не хочет вдаваться в подробности, но вскоре стало понятно, что ей и сказать-то нечего. Она считала, что детям это знать не положено, а Вероника уже взрослая, потому можно смело сказать ей, что мужчина засовывает «это» туда и точка. Она нисколько не стеснялась и говорила прямо – не к чему разводить толки о таких простых вещах, а тем более, выдавать это за что-то невероятное. Того же мнения была и бабушка.

Вероника решила проверить, в самом ли деле они ничего больше не знают и спросила:

«А каково это?»

Мать ответила так:

«Ну, представь, что сломили ветку и тебе туда засунули».

«Это же больно!» – вскрикнула Вероника.

«Надо терпеть», – ответила мать.

Бабушка сказала, что не помнит, каково это, они жили на Урале, там холодно, делали это на печи, не снимая полушубков. Летом занимались урожаем и так выматывались, что приходили и падали замертво – не до этого было. Вывод напрашивался один – ерунда всё этот секс. Толкуют о нём, а на деле ничего он не значит и толку от него – только дети. Это было большим разочарованием для Вероники.