Маргарита Минина - Марго и демиург. Роман

Мы немножко поговорили о том, что за время моего отсутствия случилось в классе, о репетициях театра, по которым за эти несколько дней я успела соскучиться. А потом он завел очень странный и неожиданный для меня разговор, который заставил меня увидеть его в совсем новом свете. АМ вдруг сказал, что это ведь только кажется, что он такой пижон и весельчак. А на самом-то деле он часто грустит. И чувствует себя иногда совсем, как Отелло в нашем спектакле. Он стал жаловаться, что, в сущности, одинок. А ведь ему уже почти стукнул тридцатник. Жизнь проходит… И ничего, ничего еще не сделано для бессмертия. (Я тогда еще не знала, что это он цитирует Герцена – «Былое и думы»). А сколько было надежд и великих планов, оказавшихся пустыми мечтаниями. И сейчас, в середине жизненного пути, он чувствует, что оказался в тупике. Из которого не видит выхода…

Он сокрушенно поник головой, а я слушала его, и мое девичье сердце, которое, как известно, не камень, переполнялось жалостью. И нежностью. А еще гордостью, что этот замечательный человек именно передо мной и не перед кем другим раскрывает свою тоску-печаль. А он все говорил, все говорил…

Вдруг меня пронзила мысль, которая была сродни озарению: «Так вот откуда его Отелло!? Бедный, бедный АМ!» И я спросила:

– Это вы о себе? Ну, то есть, Отелло среди неразличимой, непонимающей и враждебной толпы – это вы так себя чувствуете?

При этих словах АМ поднял свою поникшую голову и, удивленно посмотрев на меня, сказал:

– Странно, Марго, но эта очевидная мысль мне самому в голову ни разу не приходила. Что ж, может быть. Очень даже может быть…

Он задумался, а я, вдохновленная его реакцией, продолжала – робко и сбивчиво:

– И вам просто необходимо найти хотя бы одного человека… Свою Дездемону, чтобы… отдать ей платок…

– Да, да… Конечно же! – воскликнул АМ, ударив себя кулаком по лбу. – Марго, ты гений! Теперь я все понял! Конечно, Дездемона! Конечно, платок! Только платок – это не платок в данном случае, а…

– А что же? – прошептала я пересохшими губами.

– Глаза!.. Глаза Дездемоны. Ее взгляд, в котором светится… интерес, скажем так… Единственная среди толпы, во взгляде которой я его вижу… И это ты, Марго!

Я вспыхнула от смущения и охватившей вдруг меня невероятной радости и пролепетала:

– Только это не интерес, а…

Я хотела продолжить: «Любовь! Я люблю вас, АМ!», но не смогла закончить, оборвала себя на полуслове и лишь еще сильнее зарделась. В голове лихорадочно сменялись мысли, вернее, какие-то их обрывки: «Но ведь это… это что? Его признание? В любви?.. Нет, не может быть! Но что же это я? Сижу, как сфинкс. Равнодушный ко всему на свете сфинкс! Дура ты, Марго! Бессердечная дура, холодное сердце! Ты же не можешь так сидеть. Сидеть и просто смотреть на него, бесконечно дорогого тебе человека. Ты хоть как-то должна откликнуться, что ли… Как-то его поддержать… Ведь он… Он же может прямо на твоих глазах… заплакать. И ты вместе с ним – тоже…»

Тогда я робко, едва касаясь, притронулась к его чуть вьющимся волосам дрожащей от смущения рукой. Я коснулась их, сгорая от страха и нежности, и почти против своей воли произнесла: «Мавр, мой мавр…»

Говорят, что душа, покидая тело, может видеть его со стороны. Вот так и я будто видела себя и его, АМ, со стороны. Только не как зритель из зала, а как душа – сбоку и сверху.

Да, вот моя рука. Она осмелилась гладить волосы АМ. Он, как оказалось, вовсе не тот победительный красавец, покоритель сердец моих одноклассниц и немножко пижон. Нет, он – страдающий и мятущийся человек. Мой одинокий, но прекрасный и никем, кроме меня, по сю пору непонятый Отелло! Ах!.. мой венецианский мавр…

Но тут он перехватил мою руку, касавшуюся его кудрей, и вдруг стал ее… целовать (в первый раз за всю мою жизнь!). И за что-то бессвязно меня благодарить.

Не берусь описать, что я чувствовала в этот момент – и изумление, даже испуг, но и радость вперемешку с той же гордостью. Словом, я была на седьмом небе от счастья. И при этом бесконечно сопереживала ему, на чью голову, должно быть, обрушивается череда нескончаемых несчастий. И мое сердце замирало от жалости.

В тот момент я была ради АМ «готова на всё, на всё!» Хотя спроси меня кто тогда, что же такое это «всё», я бы, конечно, не смогла ответить. Впрочем, в тот день ничего за этим поцелуем руки не последовало. Он быстро допил свой чай, надел дубленку и был таков. Хотя в прихожей, прощаясь, он меня приобнял и даже поцеловал в лоб. Но все исключительно по-братски. Даже, можно сказать, по-отечески.

После ухода АМ я, понятное дело, разрыдалась и неожиданно для себя прижалась лицом к собственной руке, в том месте чуть ниже локтя, где все еще чувствовала (и продолжала чувствовать еще долго) прикосновение его губ…

***

Через два дня я вновь появилась в школе. И все пошло по-прежнему – уроки, репетиции, будто визита ко мне АМ не было и в помине. Вернее, кое-что как раз изменилось. Он явно стал реже смотреть на меня, как бы нарочито избегая возможного скрещения взглядов. Я, конечно, вся извелась и постоянно задавала себе вопросы: «Уж не обидела ли я его чем-то? Не разочаровала ли? Не следует ли мне извиниться (хотя и непонятно – за что)? А, может, он стыдится своей передо мной искренности? Считает ее слабостью и стыдится? Мой глупый, мой гордый мавр!»

Я терзалась, как простодушная дурочка, которой, в сущности, и была.

Мысль о том, чтобы самой проявить инициативу, мне и в голову не приходила. Поэтому мне оставалось лишь одно – глубоко, но молча страдать. Что я и делала.

АМ, конечно, все понял, разгадал, какая буря противоречивых чувств сотрясает меня, но что никакого шага и даже намека на него от меня ждать не приходится, ибо робость, и только она, управляет моим поведением. «Что ж, если гора не идет к Магомету», – вероятно, подумал он. И через неделю на перемене, как ни в чем не бывало, подошел ко мне сам. Я задохнулась от волнения и радости.

– Привет, королева Марго! – сказал он. – После уроков дождись меня. Я тебя провожу домой. Договорились?

Ну, еще бы не договорились! Внутри меня все пело. Сразу после последнего урока я стояла у дверей школы, поджидая АМ. Ждать пришлось долго, потому что у него был еще один урок. А тут как раз выпал первый снег, и я перетаптывалась с ноги на ногу, которые за время ожидания совершенно замерзли. Но вот АМ, наконец, появился, и мы побрели в направлении моего дома, а снег хрустел под нашими ногами.

Мы пару минут шли молча. Но потом АМ первым заговорил:

– Слушай, королева Марго, мне показалось или нет? Мне кажется, что с тех пор, как я тебя навестил, что-то случилось. Я тебя тогда ничем не обидел?

– Вы? Меня?! – Искренне удивилась я. – Конечно, ничем. Я как раз думала, что это вы на меня за что-то обиделись. И даже хотела попросить прощения, только не знала – за что.