Ива Эмбла - Сигюн. Королева Асгарда

Я поднялась из ванны – розовые лепестки были на мне повсюду: в волосах, на лице и груди. Я завернулась в подогретые пушистые полотенца, сунула ноги в мягкие тапочки и засмеялась от счастья.

Рядом с ванной комнатой я обнаружила спальню с совершенно невероятной высокой кроватью под полупрозрачным балдахином. Сквозь занавесь просвечивало выложенное розовыми лепестками огромное алое сердце посреди нежноголубого покрывала. Дом в Мидгарде ждал моего появления, здесь каждая мелочь говорила о глубокой нежности, переполнявшей того, кто привёл меня в этот дом, чьи руки с такой заботой готовили его к моему приходу.

Где бы ты ни был сейчас, Локи, это неважно. Этот дом не сравнится ни с Вальяскьялвом, ни с Ноатуном. Он наш, только наш, и одним этим лучше любого самого роскошного дворца.

Я спустилась вниз, в библиотеку. Здесь были сплошь книги мидгардских авторов. Отобрав несколько наугад, вернулась в гостиную и поднялась в спальню. Я забралась в глубокое кресло, поджала под себя ноги и погрузилась в чтение. Время летело незаметно, и я вспомнила о нём, лишь когда внизу раздался звонок в дверь – это принесли обед. Я раскрыла коробки с едой на столике, где ещё оставались фрукты от завтрака. Никогда и ничего вкуснее я не пробовала. Во мне проснулся просто зверский аппетит, я покончила с обедом очень быстро, удивляясь тому, что в течение последних недель, проведённых в Асгарде, едва могла впихнуть в себя хотя бы кусочек за целый день.

В комнате рядом с гостиной, откуда открывалась дверь в сад, я нашла бумагу и краски и, переполненная безотчётной радостью, начала рисовать. Надо ли говорить о том, что на моём рисунке воплотились наяву мои сны, те самые, давние, в которых причудливо переплеталось, перетекая друг в друга, изумрудно-зелёное и бирюзово-синее?

Начало темнеть. Я прихватила с собой свой рисунок и снова поднялась в спальню, где попыталась, как и прежде, занять себя чтением. Но мысли мои бродили далеко от написанного. Я отложила книгу, переоделась в чёрный шёлковый халат, расшитый драконами, так похожими на асгардские символы, и распахнула окно, впустив в комнату ночную прохладу.

Бархатная мидгардская ночь постепенно окутывала очертания сада. Мне вспомнились отец и Ванахейм. Неужели мы с ним покинули родину лишь в середине весны? Кажется, прошла целая жизнь с тех пор, как перед нами впервые распахнулись врата золотого Асгарда. А могла ли я ещё вчера вечером предположить, что перемещусь из по-осеннему сырой асгардской ночи в совсем иной мир, где приближение осени ещё совершенно неощутимо?

За дверью раздался какой-то шорох. Я вздрогнула, обернулась. Шорох не повторился. Он был так слаб, почти неразличим. Я бы ни за что его не расслышала, если бы не абсолютная тишина, воцарившаяся в этот час в доме. Я замерла, судорожно вспоминая, заперла ли дом после доставки обеда. С колотящимся сердцем я подкралась к двери и рывком распахнула её. За порогом стоял Локи. Сердце трепыхнулось где-то в горле и остановилось.

– Мой господин, – пролепетала я, отступая на шаг.

– Я обходил территорию, чтобы удостовериться, что всё в порядке, – пробормотал он, – что никто не проник внутрь…

– Всё в порядке, господин. Здесь нет никого чужого.

– Да, конечно, – он будто опомнился, – я не хотел тебя тревожить. Спокойной ночи, Сигюн.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Локи!

Он оглянулся так стремительно, словно мой голос стегнул его по спине. Вот они, эти зелёные, почти изумрудные глаза, прямо передо мной, так близко… Мне стоило только протянуть руку, чтобы коснуться его чёрных блестящих волос. И я больше не хотела себя сдерживать. Тяжёлые, густые пряди заструились между моими пальцами.

– Локи!..

Он потянулся ко мне губами, робко, как драгоценную статуэтку, прижал к себе, а я обвила руками его шею. Его губы были такими мягкими и пахли земляникой. Он поднял меня на руки и понёс, опустив на край высокого ложа с полуопущенным пологом. Его пальцы скользнули по моим плечам, и чёрный шёлк заструился вниз, на пол. Он замер, глядя на меня, всего на мгновение, которое нам обоим показалось вечностью. Потом он потянулся к застёжкам на своей груди, но я не позволила ему раздеться. Я хотела раздеть его сама. Медленно, очень медленно, я снимала с него одежду, а он стоял передо мной, несмелый и покорный, и я чувствовала под тканью трепет его тела. И вот наконец свершилось – я увидела его, нагого и прекрасного, гораздо, гораздо прекраснее, чем в самых смелых моих мечтах. Его тело было таким тонким, гибким, как у мальчишки, и мне хотелось дотронуться до него повсюду, чтобы мои пальцы запомнили на ощупь каждую укромную его ложбинку, каждый бугорок. Он не сводил с меня глаз, и я слышала его неровное, частое-частое дыхание. Мы застыли, а мир вокруг нас кружился в бешеном вращении.

И он вошёл в меня медленно и очень осторожно, словно боялся чем-то повредить, и я услышала возле своего уха его прерывистый вздох, словно всхлип. И дальше, то замедляясь, то чуть ускоряясь, мы танцевали танец нашей любви, нашей добела раскалённой страсти. И мне думалось, что мы никогда не сможем оторваться друг от друга. Все наши тайные желания, копившиеся так долго, вырвались наружу и воплотились наяву. Он был наконец со мной, рядом со мной, а его зелёные глаза не смеялись и не лгали.

Потом мы лежали рядом, немного усталые, но мне было мало этой близости, я будто боялась, что волшебный сон, в котором мы вместе, растает, и поэтому всё время прикасалась к Локи, как бы проверяя его реальность, и гладила кончиками пальцев его грудь, скользя по атласной и горячей коже…

– Смотри, Сигюн.

Он начертил в воздухе какие-то знаки, и вдруг, возникнув совершенно ниоткуда, над нами закружились белые бабочки, одна, другая… И вот уже целая стайка их порхает возле моего лица. Он засмеялся и поцеловал меня. Затем коснулся пальцами моих волос, плеча, груди, а бабочки, послушные ему, опустились на меня и так сидели, чуть подрагивая крылышками.

Он что-то шепнул, и комната наполнилась трелями соловья; справа, слева, всё новые певцы вступали в невидимый хор.

Восторг охватил меня, я восхищенно озиралась и, приподнявшись на локте, вглядывалась в тёмные углы за пологом, словно надеясь увидеть там настоящих птиц.

– Локи, Локи, ты помнишь!

– Конечно, – он улыбался, довольный, – я много раз следил за тобой, когда ты спускалась к обрыву и садилась на свою любимую скамейку.

– Чёрный котёнок!

– Ты никогда не оставалась одна.

Я сжала его руку. Тонкое, изящное запястье, длинные, гибкие пальцы… Я любовалась ими, любовалась его телом. Я любила его.

Вниз, к плечу, вверх, к ключице, по маленькой влажной ложбинке, и я чувствую под моими пальцами, как дрожит дыхание в его горле. Я целую мягкие, мгновенно твердеющие от прикосновений моих губ соски на его волшебной груди, а руки мои продолжают путешествие по его восхитительному телу. Вниз, по вздрагивающему животу, туда, куда ведет узенькая дорожка тёмных волосков, от пупка к сокровенным тайнам, где берёт начало наслаждение. Его копьё в моей руке, я мягко, но настойчиво опрокидываю Локи на спину, седлаю его и чувствую, замирая от разливающейся по телу сладкой неги, как он продолжает двигаться во мне, всё быстрее с каждой секундой. Наши тела, наше дыхание, наш общий вскрик – всё сливается воедино. Благодарные друг другу, мы ещё долго лежим, соединённые, не размыкая ни на миг жарких объятий.