Анастасия Королёва - Нарушенный договор

Твой муж достойный человек, несмотря на всё происходящее. Я уже просила тебя и попрошу вновь – постарайся стать ему другом, а не врагом.

А отец… Я не позволю ему шантажировать тебя моей жизнью. Думаю, моя смерть смешает ему все карты.

Прости меня, Дженис… Если бы я отдала письмо тебе, а не Эйту, то ты могла бы прочитать его раньше, чем вы добрались бы до замка Ленгро. Но этого никак нельзя было допустить. Я сама отвечу за свои ошибки, ты достаточно пострадала из-за меня.

И ещё…

Я видела, как охранник смотрит на тебя, именно поэтому попросила его об одолжении. Если он будет помогать тебе и дальше, не отказывайся, но и не доверяй. Доверие – это роскошь, которой достойны отнюдь не все…»

Письмо оборвалось так резко, что я принялась с остервенением искать его продолжение в помятом конверте. Но там больше ничего не было.

«Думаю, моя смерть смешает ему все карты…»

Единственная строчка, что набатом стучала в мыслях…

Нет… Нет! Нет! Нет!

Она не могла этого написать! Она не могла этого сделать!

– Госпожа? – чей-то голос настойчиво звал меня, но я всё вертела в руках злосчастное письмо.

Где-то же должно быть продолжение? Там, где матушка напишет, что попытается сбежать тем самым тайным ходом, где она признается, что мы совсем скоро вновь увидимся. Но совсем не то, где она попрощается со мной навсегда.

– Госпожа! – резкий оклик заставил поднять голову и встретиться с испуганным взглядом молодой девушки, служанки.

– Да? – отозвалась тихо, чувствуя, как горло обхватывает невидимая удавка.

– Вода готова, можете пройти в купальню, – натянуто улыбнулась Брита.

– Вода? – переспросила глухо.

О чём она говорит?

– Да, вода, – мягко прошептала девушка и попыталась аккуратно напомнить: – Вы просили воды, чтобы искупаться после дороги.

– Да, – прошелестела неуверенно, и растерянно добавила: – хорошо, спасибо.

Девушка ещё несколько секунд постояла рядом со мной, а потом, так и не дождавшись каких-либо слов, предложила:

– Остаться? Чтобы вам помочь?

– Что? – переспросила с недоумением. Но тут же спохватилась и ответила: – Нет, не стоит.

Дверь едва слышно скрипнула, и я осталась одна. Наедине с оглушительным откровением матери.

Из прочитанных слов, из ровного ряда строк, из высокопарных признаний и заключительного аккорда, я так и не смогла понять, почему она молчала… Почему за все эти годы не нашла времени сказать пусть и ужасную, по её мнению, но правду? Не придуманную иллюзию, где у меня было счастье и прекрасные мечты о будущем, а то, что было на самом деле?

Я всегда восхищалась матерью, едва ли не боготворила её, и… Что? Выходит, я обманывалась все эти годы? Видела лишь то, к чему меня допускали? Неужели это отличается от той клетки, в какой лорд Маригор, по мнению матушки, запер её? Я была такой же заложницей, только не разбитых надежд, а хрустального мира, где небо всегда было голубым, трава зелёной, а мечты розовыми…

О, боги… Не то, я снова думаю совсем не о том…

Я развернула письмо, но опустившаяся на глаза пелена не дала разобрать такие важные и в тоже время поверхностные слова. Не дала вникнуть в смысл, который вдруг потерялся среди шквала панических мыслей и осознания – я осталась одна. Совсем одна. Не только в этой комнате, а во всём мире.

Всё, к чему я привыкла и что считала обычным – исчезло. А было ли вообще это привычное и обычное? Наверное, нет. Во всяком случае, не в той мере, в которой я привыкла считать.

Дрожащими руками я свернула письмо, кое-как упаковала его обратно в конверт и даже положила в карман плаща. Потом осмотрела комнату, нашла заветную дверь, что вела, скорее всего, в купальню, и на негнущихся ногах прошла к ней.

А там, за дверью скинула плащ, тунику, брюки, от которых воняло конским потом, пылью и дымом. И, несмотря на отрешённое состояние, что вновь окутывало меня плотным одеялом, зачем-то сложила все вещи. Как будто видимость порядка могла упорядочить и мою рассыпавшуюся жизнь.

Поднялась по невысокой лесенке и опустилась в воду. С головой. Пытаясь смыть всё, что было в сегодняшнем дне.

Я не привыкла к решительным поступкам, даже скажу больше – мне вовсе не хочется ничего решать. Куда проще спрятаться за опустошением и жалостью к себе. Так было всегда, почему же сейчас должно стать иначе?

Наверное, потому что я осталась одна. И мне больше не за кем отсиживаться, пережидая непогоду. Теперь я сама себе хозяйка, и от того, что я успела усвоить за свою жизнь, будет зависеть будущее…

У меня есть только один шанс, одна единственная попытка. Воспользуюсь ли я этим или пусть всё плывёт по течению?

Или же пойти вслед за матушкой? Куда же проще…

На этой мысли я села, пытаясь отдышаться.

Выходит, Алан никогда не ошибался, называя меня слабачкой и неженкой. И утверждение матери о моей душевной силе, в свете последних открытий, звучит как насмешка.

Все ошибаются и обманываются только потому, что хотят этого. Я не видела очевидных вещей, предпочитала жить ложью. Ведь это так легко, не нужно терпеть лишения и разочарования. Не нужно думать. Нужно лишь улыбаться и соглашаться со всем.

А что… Если я не хочу быть безвольной куклой? Если хочу жить по-настоящему: улыбаться не потому, что мне так приказано, а потому, что я действительно счастлива. Что делать в таком случае?

Бороться?

Тихие шаги в соседней комнате напомнили, что я совсем не одна. Что у меня есть муж, который меня ненавидит.

Скрипнувшая дверь и шумный выдох. Хотелось сжаться, обхватить себя руками, но я осталась сидеть неподвижно.

Я чувствовала, как по спине вслед за каплями, пробираются толпы мурашек, как, несмотря на температуру воды, леденеют руки.

Лорд Брайен, а то, что это был он, я знала наверняка, остановился рядом, нависая надо мной. Мужчина молчал, и, кажется, даже дышал через раз.

Спустя мгновение он осторожно перекинул мои распущенные влажные волосы на одно плечо и невесомо коснулся шеи. Я не знала, что последует за всем этим, и не могла воспротивиться, потому что… Алан всё же был прав. Слабачка вроде меня пригодна лишь на роль красивой мебели в господском доме.

– Это сделал я? – в охрипшем, почти незнакомом голосе Ленгро бушевала злость.

Оглянувшись, посмотрела в его глаза, но отвечать не спешила.

Его в самом деле интересуют синяки на шее? И ссадины на спине?

Не знаю, что особенного он разглядел в моих глазах, но первым отвёл взгляд. Отвернулся и сделал шаг к двери, только так и не ушёл. Замер на месте, а потом всё же произнёс:

– Я уйду, – выдохнул резко и добавил: – Закрой дверь и никому не открывай. Утром пришлю за тобой Бриту.

Он замолчал, видимо, ожидая, что я отвечу хоть что-то, но я всё так же смотрела на напряжённую спину и давила в себе странную, совершенно ненужную просьбу, которая клокотала в груди глухим и болезненным: «Не уходи!»