Яна Вовк - Аферист и карьерист

– Ну-ка, марш в детскую. И вы, Софи, тоже.

Она поняла, что общение с отцом на сегодня окончено, а завтра он вернётся поздно, когда они с Пьером уже будут спать. Потом папу снова вызовут, или кто-нибудь придёт к нему по важному делу… В лучшем случае, появится баронесса, которая позволит Софи хоть немного побыть рядом с ними. Громко всхлипнув, она взяла брата за руку и потянула к двери.

– Идём, горе моё. Я теперь буду плакать всю ночь… и даже кукла из того магазина не утешит меня, – горестно сказала девочка, поглядывая в сторону отца. – Хотя я придумала для неё такое красивое имя: Василиса. Слышишь, Пьер? Василиса!

Отец ничего не сказал.

От Ильина не было известий, никто из его друзей не знал, куда и зачем его направили. Ольга тоже была в неведении, появление во время бала подследственного географа не давало ей покоя. Зато маркиз вёл себя, как ни в чём ни бывало. Он ни разу не бросил неосторожного намёка, не задал необычного вопроса, и во всём его поведении не проявлялось ничего такого, что отличало бы его отношение к Ольге от предыдущего. Топорин подмечал за маркизом всё до мелочей, и даже то, что только могло случиться, но обходился уколами в адрес своей жены, а не того, кто так много ему проигрывал. Каждый раз Шале премило дулся за очередной проигрыш, но тут же отходил и обещал непременно отыграться. Топорин соглашался с его справедливым стремлением и назначал следующую партию. Ольга и Луиза, не в пример мужьям, не находили выгоды в общении друг с другом, но им ничего не оставалось, как поддерживать картину сложившейся гармонии. А гармонии Ольге так не хватало, особенно дома.

То споры из-за дочери, то неожиданно выплывавшие долги, а то просто разногласия без всякого повода. Ольгу раздражало присутствие бывшей няньки мужа, пропахшей спиртным, и всюду сующей свой нос. Благодаря Марфе, Топорин своевременно знал обо всём происходящем в доме, за исключением тех случаев, когда баба, напившись, отключалась и впадала в забытье. Терпеть такое чудище приходилось из года в год, и никакие жалобы не меняли положения дел. Единственной радостью, солнышком, счастьем, была её маленькая Соня, и, если бы не дочь, то Ольга вряд ли смогла бы объяснить себе причину и смысл своего существования.

Она вошла в детскую поцеловать дочурку перед сном. Соня, спрятав под подушку какие-то листы, распахнула маме объятия, в светлых глазах девочки засияла радость, а нежные ручонки обвились вокруг маминой шеи. Счастливый мир безоговорочного детства вытеснил сомнения и страхи, вынырнувшие до того из подслушанной ссоры между родителями. И всё же Соня снова посмотрела в мамины глаза.

– Ты плакала? – спросила она, хотя любимое лицо не хранило печальных следов.

– Нет. Разве я должна была плакать? – в голосе матери прозвучало удивление.

Соня разгладила край постели.

– Посиди со мной, мамочка. А то сейчас вейнётся Настя и уложит меня спать. Помнишь, как ты всегда садилась со мной и йассказывала мне чудесные сказки? – она ещё не выговаривала «р».

– Я и теперь тебе рассказываю сказки не менее чудесные, – мягко улыбнулась Ольга.

– Да, но только совсем мало, – и белокурая головка девочки уткнулась в мамину грудь.

– Потому что ты взрослеешь. Ведь ты взрослеешь?

Соня кивнула, хотя не была уверена в том, что она взрослеет для того, чтобы перестать слушать сказки.

– Вот и умница. Я рада, что моя дочь быстро учится понимать меня.

«Моя дочь» прозвучало из маминых уст так нежно и гордо, но Соня всё же не отказалась побыть ещё маленькой.

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– Очень?

– Очень.

– А папу?

– И папу.

– А папа опять ушёл?

– Когда ты проснёшься, он будет уже дома.

– А куда он уходит?

Мать не ответила и начала рассказывать сказку. Соня закрыла глаза, слушая мамин голос, мягкий, как ленточка в её волосах. Под подушкой лежали изрисованные листы. Завтра папа поведёт её в парк, и там, на углу, снова будет стоять художник в смешной шляпе, ему Соня и подарит свои рисунки, потому что такого грустного художника, наверное, никто не любит… Сон пришёл, не стучась в двери. Ольга склонилась над кроваткой и какое-то время любовалась заснувшей дочерью, потом поцеловала любимые кудряшки, и вышла.

Хотела уйти к себе, но не успела: Настя перехватила её у самой двери.

– Барыня, крупа пшеничная заканчивается, сахара на дне осталось, и…

– Надо бережливей быть, – перебила её Ольга, уставшая от одних и тех же проблем, имевших свойство никуда не деваться.

– Так ведь есть никто меньше не стал, только я, – девушка часто заморгала. – И капусты бы докупить – барин постных щей велел завтра наварить.

Ольга понимала, что средств на еду выделила мало, даже учитывая пост, но по-другому они не выкрутятся.

– Роман Степанович денег больше не даст до конца месяца, разве что на Соню добавит. Ты же знаешь, как он экономит, чтобы купить дом.

Ольга не любила эту квартиру, снимаемую Топориным над магазином, куда целыми днями заглядывали столичные дамы не столько в поисках подходящих аксессуаров, сколько из привычки производить новости первыми. Шум набережной навязчиво залетал в её спальню, пока она не перебралась в комнату рядом с детской, выходившую окнами на другую сторону. Но и здесь не было уединения. Прямо над головой часто звучал рояль, и даже если бы его звуки сливались в прекрасную мелодию, Ольга и тогда не была бы рада такому соседству. Пара, занимавшая третий этаж, мало думала про чужой покой, устраивая то шумные приёмы, то скандалы между собой. Можно было снять квартиру в более тихом месте, за меньшую плату, но Роман Степанович категорически хотел жить в престижном квартале. «Надо соответствовать, Оленька, надо», – говорил он, не уточняя, чему именно. Так что свой дом был мечтой очень даже насущной…

На улице шёл дождь. Взяв с полки потёртый томик Байрона, Ольга некоторое время перелистывала его, выборочно читая те или иные строки. Откуда-то изнутри с нарастающим упорством поднималось волнение, и она отложила книгу. В последнее время её часто охватывало беспокойство, перепады в настроении наступали без видимых причин, подавленность легко сменялась агрессией, агрессия – меланхолией. За месяц трижды была переставлена мебель в её комнате. Несмотря на сопротивление мужа, поменялись шторы на окнах: ей хотелось голубые. Из гардероба изъялись ненужные вещи, с книг стряхнулась вся пыль, были перебраны по строчке стихи Пушкина, баллады Жуковского, комедии Шекспира – всё, что прежде вдохновляло… Ольга стала раскачиваться в кресле-качалке. Скорее бы потеплело, скорее бы небо приобрело цвет её новых занавесок! Зачастившие дожди спутали осень с весною.