Татьяна Стекольникова - Неразбериха

Я поняла идею Гр-р: Асмодей, Хромой бес, герой романа Рене Лесажа. Как там у Лесажа? Самый деятельный из всех чертей преисподней, изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших мод…

– Длинно для собаки, хотя, наверное, он по своей сути Хромой бес и есть – не в меру хитрый и пронырливый…

– Тогда пусть будет просто Бес! – и Гришка посмотрел на пса. Новоиспеченный Бес никак не отреагировал, продолжая поглощать еду.

– Бес! Бес! Бес! – на разные лады повторял Гр-р, но пес упорно не желал обращать внимание на призывы Громова.

– Нет, – наконец произнес Гриша и повернулся ко мне. – Не нравится ему.

– Может, у него уже есть кличка, он явно с людьми жил, – мне не хотелось нажимать на свою синюю кнопку, чтобы узнать, как звали собаку. Тогда я сразу бы поняла, где он жил и, возможно, чей он. Начались бы проблемы с возвращением… А я видела, что Громову хочется оставить собаку у нас.

– Давай попробуем угадать, – предложила я.

И мы принялись перечислять собачьи клички, наблюдая за реакцией пса. Но этот Хромой бес даже ухом не вел, когда мы наперебой выкрикивали: «Кузя! Шарик! Валет! Туз! Пистон! Черныш! Атос! Полкан! Флюгер! Раздолбай!»

Первым сдался Громов:

– Я пас. Сама придумывай. Да ты уже придумала! Как ты сказала? Дактиль? Пусть будет Дактиль. Нормальное собачье имя!

Пес завилял хвостом, не отрываясь от миски.

– Ну вот! Наконец-то! – обрадовался Громов и потрепал собаку по холке. – Значит, Дактиль! Сейчас принесу тебе ошейник, и пойдем прошвырнемся перед сном.

Свеженазванный Дактиль уже на три раза вылизал миску и сидел, уставившись на дверь. Одно его треугольное ухо вопросительно торчало, а другое висело и почти закрывало глаз.

– Надо было тебя Пиратом назвать, – вздохнула я, рассматривая Дактиля, похожего на всех дворняг сразу, и думая, откуда у Громова ошейник. Когда я познакомилась с Гр-р, никаких собак у него не было. Привет из прошлого. Еще одно доказательство чувствительности его натуры – верен романтическим воспоминаниям. Никогда не рылась в его вещах, подозреваю, запросто можно напороться на какой-нибудь засушенный цветочек – память о незабываемом свидании. И тогда муки ревности мне обеспечены, потому что я подозрительная идиотка, умеющая превращать в пищу для ревности все, что вижу. Даже элемент гербария… Буду себе всякие вопросы задавать, я же мало о Гришкином прошлом знаю. С другой стороны, а мне надо знать Гришкино прошлое? Как сказал когда-то Сомерсет Моэм, знать прошлое неприятно, знать еще и будущее – просто невыносимо. Поэтому мне достаточно настоящего.

– Вот, – Громов показал мне ошейник. – Когда-то у меня была собака. Гром… Брали со Скворцовым одного бандита, и Гром погиб – бандит его застрелил. А должен был меня… Спас меня тогда пес. Поэтому и агентство свое я в его честь назвал – «Гром».

– Гринь, а я думала, контора так называется, потому что ты Громов. От твоей фамилии… – и я обняла Гр-р, не хотела, чтобы он с головой ушел в печальное прошлое. Хватит того, что у нас печальное настоящее.

– Гулять! – скомандовал Громов, застегнув на собаке ошейник, и Дактиль гордо похромал к входной двери.

– Это ты тоже понял, – констатировал Громов. – Кто ж тебя учил? Чересчур много знаешь для бродяжки!

И Дактиль снова улыбнулся – весьма самодовольно.

Интересно, что завтра скажет о собаке Захаровна? И как отреагирует Дактиль на ее швабру?

Громов поднялся ни свет ни заря – выгуливать собаку, хотя Дактиль вовсе не демонстрировал желания покидать дом с какой бы то ни было целью. Пес дрых в прихожей, вчера он сам выбрал себе место – у входной двери, отказавшись от матрасика, который я наскоро ему наколдовала. Я три раза меняла подстилку, предлагая то кошму, то коврик, то модное овальное ложе, которое положено иметь всем привилегированным псам, но Хромой бес предпочел голый пол.

– Оставь его, пусть спит как хочет. Похоже, он лучше нас знает, что ему надо, – и Гр-р повел меня в спальню. – У меня идея…

Я-то думала, что Гришкина ночная идея – о том, как узнать, кто убил Катю, а оказалось, – любовь. Ничего не имею против… Как говорит Громов, отсутствие удовольствия порождает неудовольствие. А может ли удовольствие быть несвоевременным?

От приятных воспоминаний следовало вернуться к завтраку. Я выбрала кастрюлю побольше – кашу придется варить на троих, и, помешивая овсянку, смотрела в синее, еще ночное окно, как Громов возился в снегу с Дактилем. Пес прыгал довольно высоко на задних лапах, норовя лизнуть Гр-р в лицо. Эти двое были вполне довольны друг другом. У каждого человека должна быть собака, а у каждой собаки – человек, подумала я, только в жизни так не получается…

– Правильно, что мы этого пса взяли, – сказал Громов, уплетая овсянку. – Столько положительных эмоций!

– Еще вопрос, кто кого взял. По-моему, это он нас выбрал, – и я положила в миску Дактиля добавки.

Хромой бес хитро посмотрел на меня и расплылся в улыбке. Сто пудов – это не благодарность за сытный завтрак, это нечто иное. Мне показалось, Дактиль дал понять, что знает о нас гораздо больше, чем собака, находящаяся в доме меньше суток.

Морковке не нравилось, что у Громова новый любимец, и она устроила безобразную сцену ревности: шипя и плюясь, надавала Дактилю пощечин. Пес стерпел, даже не огрызнулся, только отворачивал от кошачьих когтей ухмыляющуюся морду, чем заслужил массу комплиментов от хозяина и очередную порцию каши от меня. Гр-р усадил кошку на подоконник и принялся читать ей длиннющую нудную нотацию, растолковывая правила мирного сосуществования:

– Надеюсь, кошка, ты осознала свою ошибку. Ошибиться может каждый. Но! Признать ошибку может лишь умный. Ты же у нас умная?

Дактиль слушал Громова, сидя на собственном хвосте и наклоняя голову то вправо, то влево. Цирк просто! А кое-кто похож на клоуна…

И я стала думать о том, что ревность – это разновидность чувства собственности. И что тоже не потерпела бы, если бы какая-нибудь брюнетка, в улыбке демонстрирующая коренные зубы, завладела пятьюдесятью процентами внимания клоуна… э-э-э, пардон… Громова… Даже двадцатью… Хотя если честно, то и десяти процентов хватило бы, чтобы я впала в ярость… Даже одного…

– Нина, ты что, меня не слушаешь? – вопит Гр-р.

Уж и задуматься человеку нельзя!

– Прости, я тут с собакой…

– Я говорю, надо выяснить, кто мог знать, что Перепетуя – тайник. Если поймем это, найдем убийцу Кати. У Вовки я спрашивал. Он клянется, что никому ни о кукле, ни о бриллианте не говорил.

– И когда ты успел Шпинделя опросить?