Федор Метлицкий - Конец света

Он глянул на меня.

– Динамическая история планеты Земля, конечно, нам ближе. Мы побывали на ней, наблюдали за жизнью людей. Там ужасно смешно. Города переполнены, а большая часть планеты не пригодна для жизни, но уже заражена отходами. Неподвижные коробки жилищ, механические машины для движения и стояния в так называемых «пробках». Ревущие самолеты, не похожие на наши бесшумные тарелки, низко над поверхностью. Башни-антенны, опутывающие сигналами только свою маленькую планету.

Я обнаружил в себе знакомые пласты настороженности к Чужому. Вечная напряженность в себе, реагирующая необходимой стороной натуры.

Улисс продолжал ровным тоном ученого свои изыскания:

– Как я понял, устройство их экономики не предусматривает этики. Она ушла в абстракции цифр и формул. Отвергаются те, у кого нет так называемых денег, или баксов, евро, тугриков, «бабла» и так далее, кто не может дать ничего.

Он говорил с сожалением, что история землян – это история нехваток, и поэтому их кругозор ограничивается постоянным выживанием и борьбой с Чужими, желающими отнять. Отсюда их институты насилия – дикие суды над земными существами, опереточные выборные баталии, с заранее предрешенным результатом в пользу владеющих ресурсом. Эгоизм, зависть и вражда стали чертой этих народов. Империи захватывают несчастную планету, хотя и несут просвещение и мощь человеку. Они там не могут выйти из интересов трайбов.

– Чтобы их понять, великие граждане, надо представить, что нам не хватает питания, и что мы можем осердиться друг на друга.

Окружающие засмеялись, на многих лицах отразилась работа мысли. Они не могли понять, как может не хватать питания, – это же небольшие таблетки и воздушные напитки, вырабатываемые нано-технологиями, заряжающие каждого на весь Сезон (перевожу на русский: биологические нано-роботы, в сотни раз меньше клетки, внедряются в нее, питают и одновременно контролируют здоровье). А уж озлиться друг на друга, значит спуститься с духовных высот, которые их объединили. Это было непредставимо.

Из рядов амфитеатра вырос очередной докладчик – Муса. Своим металлическим голосом он делал выводы из их исследования меня.

– Наука у них отделена от экзистенции, потому время – механическое, а не циклическое. Смерть – ужасна, они принимают ее неестественно, не понимают, что смерть входит в мировой цикл превращений. Потому религия зиждется на спасении извне, а не изнутри. Хотят своего продления, изобретая эликсир бессмертия. Ищут какую-то национальную идею. Их проблема исходит из забвения мировых циклов.

Он повторял то, что говорил раньше. На Земле господствует поверхностная, массовая культура. Она произошла из утопии, иллюзии, может быть, неискоренимой надежды. А потом вошла в русло, в общие стереотипы мысли. Царство мертвой тождественности. Потому что не выносит тягот самопознания, достижения цельной личности. Язык примитивен.

– Все это ведет к гибели их цивилизации. Эту заразу нам нельзя принять.

– Неверно! – закричал я. – У нас появляется новая цивилизация, и рождает нового человека!

– Нового закрытого человека в замкнутом мире, который никуда не ведет.

Я парировал:

– Уверен, что вы не увидели метафизической глубины культуры моей планеты. Той, что скрыта под внешней жизнью, понятна и родственна вашей душе. Пусть наши люди сами не осознают ее. Там те же устремления, что и у вас.

Он понял меня.

– Мы не ограничены нашей планетой. Мы – везде, в Космосе.

– Как и мы, – сказал я. – Мы – бесконечны. Натура нашего человека похожа на вашу. Мы в наших просторах Земли – безалаберны, мистичны, и народные песни протяжны.

Вся дымящаяся колыхающаяся арена одобрительно загудела.

Это было невероятно: они меня понимали! Я не мог представить этой необъятной среды, в которой они жили. Пределы нашей земной окружающей среды зависят от нас самих. Мы освещаем лучом внимания нужную сторону объекта, и таким образом осваиваем ее, отвоевывая у материи. Но здесь луч внимания настолько шире и глубже, что окружающая среда для них – приближенный к их порогу весь Космос.

– Так как же с пришельцем? – спросил старейшина.

На этот вопрос ответил Иса:

– Этот представитель человечества, несомненно, подвержен состраданию к себе подобным. У него острое чувство жалости. Но одновременно (прости, брат!) – в нем страшное зияние одиночества, фатальное отношение к нищете, стонам и обидам. Но он открыт, и потому может любить. Мы должны учесть это в оценке земных существ.

Все залопотали, уходя в высшие недостижимые мне смыслы.

Я смутился: моя банальная подверженность жалости, и в то же время «зияние одиночества». Тоже мне брат!

– Все же у земного существа преобладает инстинкт недоверия, – сказал Улисс, глядя на меня как на объект исследования.

Патриарх произнес:

– Их представитель может занести земной вирус отчуждения. Вам решать, что с ним делать?

Ответил Муса.

– Да, там распространено состояние одиночества, самого страшного дьявола, как это явление называет мой земной друг. Землянам, выпавшим из света, свойственно безумное желание выйти из вечного одиночества отделенного себя, это запрятано в глубине подсознания. Они спасаются иллюзиями ухода в семью, в общественные «тусовки», по его выражению. Подлинного пути преодоления одиночества они еще не нашли. И потому так боятся смерти.

Я возмутился. Его слова показались мне оскорбительными. Неужели они притворно дружили со мной, вникая в душу с какой-то целью?

– Картина неправильная!

Диаграмма на экране заколыхалась.

Во мне взыграл патриотизм.

– Да, наш человек еще живет в системах. Интересы систем и отдельных блуждающих особей бывают непримиримы…

Я ощущал завалы моего незнания, и трудно было спорить. Меня осматривали с огромным любопытством.

Вмешался Улисс.

– Драться в войнах – это черта низших цивилизаций. Их войны с убийствами миллионов самых пассионарных – страшное разбазаривание интеллектуального потенциала. Их наука, изобретения служат усовершенствованию средств войны.

На Земле я смотрел на войны со стороны, через экран телевизора, но тут смутился, словно лично отвечал за людей, не на кого опереться. Представительствовал за все человечество. Сподобился! Ты вечности заложник у времени в плену. Хорош представитель, со столькими пороками, незнанием своей родины!

– Нет, – доказывал я. – Теперь у нас новые условия, уходят преграды систем и самой природы. Грядет глобализация. Это путь гармонизации различий, конфликтов между всеми общностями. После развала Империи люди изменились. Не стало притворства добра, гуманизма, о чем пели в песнях и стихах. И это благотворно. Своеволие человеческого характера выскочило наружу, жадность стала неприкрытой. Но оттуда растет новый землянин, с совестью и болью за всех!