Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Какую власть над нами дал господь
Красавицам безбожным и жестоким!
В них нет души — всего лишь только плоть.
Что ж делать нашим душам одиноким?

На этом свете их любви не жди
И не надейся даже на свиданье,
Обещанное где-то впереди, —
В загробном мире сдержит обещанье!

Постигнув это, вывод сделал я
Единственно разумный и возможный —
И сразу изменилась жизнь моя,
Рассеялся туманом призрак ложный.

Не любит, любит — ах, не все ль равно?
И как могла тревожить эта малость?
Я развлекаюсь вволю, пью вино,
Не ведая забот, забыв усталость.

Что пользы от бессмысленной любви?
Что эта жизнь презренная без денег?
Коль ты богат — судьбу благослови,
А нищ — мытарствуй, мыкайся, как пленник.

Всего важнее золото — и вот
Властителей восславил я по праву,
Которые от всех своих щедрот
Лишь одного не делят с нами — славу.

Ибн Фарадж, благ ее достоин ты.
Ты праведен и мудр, ты щедр безмерно
И лишь увидишь скверну нищеты,
Как сразу отступает эта скверна.

Все, чем владею, — мириады слов,
Которыми тебя я славлю ныне.
Хоть не судил мне рок иных даров,
Что выше этой дивной благостыни?

Моих стихов чудесное вино
Таит в себе усладу и блаженство.
Ничто с ним не сравнится — ведь оно
Является залогом совершенства.

Так будь же щедр и милостив ко мне,
А если ты ответишь мне отказом —
Уж лучше бы тогда сгореть в огне,
С собою и с нуждой покончив разом!

Вздыхала ласково, но тут же, спохватясь,
От страсти собственной мгновенно отреклась,

От слов, которые еще не отзвучали,
От клятв, которые давала мне сейчас.

Давно не верю я обетам вероломным,
И ласковым речам, и блеску женских глаз.

Она когда-то мне лукаво обещала,
Что ночью встретимся и ночь укроет нас.

Я долго ждал тогда, забылся, истомленный,
Но только не пришла она и в этот раз…

Что делать мне теперь? Мучительно и горько
Читать в глазах ее насмешливый отказ.

Ужель, жестокая, она не понимает,
Что взор сразил меня и душу мне потряс?

О боже праведный, умножь мои богатства,
Чтоб злата у меня не иссякал запас.

Она не устоит перед оружьем этим,
И успокоюсь я, победой утолясь.

Влюблен я в звездочку. Любой, ее заметя
И полюбив ее, повержен и убит.

Я знаю, и меня она не пощадит.
Смогу ли от нее найти надежный щит.

Или не властен я рассеять чары эти?
Сальвато, весельчак, — ужели быть беде?

Блуждаешь, как в бреду, никто не знает — где,
Не прикасаешься к напиткам и еде,—

Ты молчаливее, ты всех мрачней на свете!
И так ответил я: «Увы, свидетель бог,

Я не стерпел моей тоски, не превозмог.
Зачем к ее дверям иль в винный погребок

Теперь влечет меня так властно из мечети?
Одна лишь страсть к тебе теперь во мне жива,

Ты вавилонского чудесней волшебства,
И музыкой твои мне кажутся слова,

И пенье слышится всегда в твоем привете.
А грудь — как яблоки. А нежная щека,

Как мрамор, белая, как мел или мука.
Улыбка светлая лукава и сладка.

И зубы, как алмаз. И красота в расцвете
Когда б велела ты нам всем, отбросив страх.

Забыть, как нужен пост и всемогущ аллах,—
В мечети в тот же миг, в ее пустых стенах

Остался б только тот, кто связан, кто в цепях.
Кого крепчайшие опутывают сети.

Что слаще на земле дыханья твоего?
Ты госпожа моя, царица, божество.

А кто не верит мне и спорит — я того
Сражаю наповал одним ударом плети.

Зачем же прячешься куда-то от меня?
Я изнемог уже от страстного огня…

Когда ж благословит нас бог, соединя,
И ниспошлет любви взаимной долголетье?».

Покинут я — как мой удел суров!
Ни строчки, ни записки, ни ответа…

О, если бы хоть знать, что в мире где-то
Найду тебя, о, если б вера эта,

Что ты опять откликнешься на зов…
Ты бросила меня, и сердцу ясно,

Что все мечты бесплодны и напрасны,
И лишь тоска со мною ежечасно,

И догореть последний луч готов.
Убийственны любви моей мытарства.

О, выслушай без злобы и коварства,
Ведь гибну я, — бессильны все лекарства…

Любовь и смерть — страшнее нет врагов.

Когда воркует горлинка, не плакать я не в силах,
Когда воркует горлинка, я в горестях унылых;

И слезы катятся, и я горючих слез не прячу.
Когда воркует горлинка, я вместе с нею плачу.

Осиротела горлинка — запричитала тонко;
И мать бывает сиротой, похоронив ребенка!

А я на горестной земле за всех сирот печальник.
Хоть бессловесна горлинка — я вовсе не молчальник.

Во мне неутомима страсть к той горестной округе,
Где бьют ключи и горячи в ночи глаза подруги.

Чей взгляд, метнувшись, наповал влюбленного уложит,
Чей взгляд — булат и, как кинжал, вонзиться в сердце может.

Я слезы горькие копил, я знал — настанет жажда,
Я в тайнике любовь хранил, боясь охулки каждой.

Но ворон трижды прокричал, и суждена разлука;
Расстались мы, и мир узнал, кого терзает мука…

Они умчались, в ночь скача, верблюдов погоняли,
И те, поклажу волоча, кричали и стенали.

А я поводьев не рванул, почуяв горечь скачки,
А я верблюда повернул, дышавшего в горячке.

Когда любовью ранен ты, тебя убьет разлука.
Но если встреча суждена — легка любая мука!

Запомни, порицатель мой: доднесь вовек и ныне
Она одна любима мной — и здесь и на чужбине!

О погонщик верблюдов, не надо спешить, постой!
Я за вами бреду спозаранку, больной и пустой…