Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Сотнею кубков пусть упоят меня,
В чаши отравы разлука их превратит.

Предан печалям, как палачам, Саади!
Не измени мне, иль пусть я буду убит!

Кто предан владыке — нарушит ли повиновенье?
И мяч пред чоуганом окажет ли сопротивленье?

Из лука бровей кипарис мой пускает стрелу,
Но верный от этой стрелы не отпрянет в смятенье.

Возьми мою руку! Беспомощен я пред тобой,
Обвей мою шею руками, полна сожаленья!

О, если бы тайны завеса открылась на миг —
Сады красоты увидал бы весь мир в восхищенье…

Все смертные пламенным взглядом твоим сражены,
И общего больше не слышно теперь осужденья.

Но той красоты, что я вижу в лице у тебя,
Не видит никто. В ней надежда и свет откровенья.

Сказал я врачу о беде моей. Врач отвечал:
«К устам ее нежным устами прильни на мгновенье».

Я молвил ему, что, наверно, от горя умру,
Что мне недоступно лекарство и нет исцеленья,

Разумные по наковальне не бьют кулаком,
А я обезумел. Ты — солнце. А я? — буду тенью!

Но тверд Саади, не боится укоров людских,—
Ведь капля дождя не боится морского волненья,

Кто истине предан, тот голову сложит в бою!
Лежит перед верным широкое поле сраженья.

Эй, виночерпий! Дай кувшин с душою яхонта красней!
Что — яхонт? Дай мне ту, чей взгляд вина багряного хмельней!

Учитель старый, наш отец, вино большою чашей пил,
Чтоб защитить учеников от брани лжеучителей.

Скорбей на жизненном пути без чаши не перенести,
Верблюду пьяному шагать с тяжелой ношей веселей.

Ты утешаешь нам сердца. Бессмысленной была бы жизнь
Без солнца твоего лица, что солнца вечного светлей.

Что я о красоте твоей, о сущности твоей скажу?
Немеет пред тобой хвала молящихся тебе людей.

Пусть держит медоносных пчел разумный старый пчеловод.
Но тот, кто пьет из уст твоих, мед соберет вселенной всей.

Ты сердце, как коня, взяла и в даль степную угнала,
Но если сердце увела, то и душой моей владей!

Или отравленной стрелой меня ты насмерть порази,
Или спасительной стрелы душе моей не пожалей.

Предупреди меня, молю, пред тем, как выпустить стрелу,
Пред смертью дай поцеловать туранский лук твоих бровей,

Какие муки снес, гляди, с тобой в разлуке Саади,
Так обещай же встречу мне, надеждой радости повей!

Но хоть целительный бальзам затянет рану, может быть, —
Останутся рубцы от ран, как видно, до скончанья дней.

Кто дал ей в руки бранный лук? У ней ведь скор неправый суд.
От оперенных стрел ее онагра ноги не спасут.

Несчастных много жертв падет, когда откроешь ты колчан,
Твой лик слепит, а свод бровей, как черный лук Турана, крут.

Тебе одной в пылу войны ни щит, ни панцирь не нужны,
Кольчугу локонов твоих чужие стрелы не пробьют.

Увидев тюркские глаза и завитки индийских кос,
Весь Индостан и весь Туран на поклонение придут,

Покинут маги свой огонь, забудут идолов своих;
О идол мира, пред тобой они курильницы зажгут.

На кровлю замка можешь ты забросить кос твоих аркан,
Коль башни замка под твоим тараном гневным не падут.

Я был, как на горах Симург. Но ты меня в полон взяла.
Так когти сокола в траве индейку горную берут.

Уста увидел я. И лал в моих глазах дешевым стал.
Ты слово молвила — пред ним померкли перл и изумруд.

Твои глаза громят базар созвездий вечных и планет.
Где чудеса творит Муса, убогий маг, — при чем он тут?

Поверь, счастливую судьбу не завоюешь силой рук!
Запечатленный тайны клад откапывать — напрасный труд.

О Саади! Ты знаешь: тот, кто сердце страсти отдает, —
И нрав избранницы снесет, и сонмище ее причуд.

Не нужна нерадивому древняя книга познанья,
Одержимый не может вести по пути послушанья.

Пусть ты воду с огнем — заклинания силой сольешь,
Не любовь и терпенье, тоска мне стесняет дыханье.

Наблюдай всей душою кумира приход и уход.
Как движенье планет, как луны молодой нарастанье.

Не уйдет, коль прогонишь, — уйдя, возвратится она.
В этом вечном кругу непостижном — ее обитанье.

Не прибавишь ни слова ты в книге печали моей.
Суть одна в ней: твоя красота и мое пониманье.

Саади! О, как долго не бьет в эту ночь барабан!
Иль навек эта ночь? Или это — любви испытанье?

Нет, истинно царская слава от века ущерба не знала.
Когда благодарность дервишам и странникам бедным являла.

Клянусь я живою душою! — осудит и злой ненавистник
Того, чья калитка для друга в беде запертою бывала

Нет, милость царей-миродержцев от прежних времен и доныне
Из хижины самой убогой всегда нищету изгоняла.

А ты меня все угнетаешь, ты жизнь мою горько стесняешь,
Ну что ж! Я тебе благодарен за боль, за язвящие жала.

Заботятся люди на свете о здравии, о многолетье.
Ценою здоровья и жизни душа моя все искупала.

Невежда в любви, кто ни разу мучений любви не изведал
И чья на пороге любимой в пыли голова не лежала.

Вселенную всю облетела душа и примчалась обратно.
Но, кроме порога любимой, пристанища не отыскала.

О, внемли моленьям несчастных, тобою покинутых в мире!
Их множество шло за тобою и прах твоих ног целовало.

Не видел я платья красивей для этого бедного тела,
И тела для пышного платья прекрасней земля не рождала

Коль ты ослепительный лик свой фатою опять не закроешь.
Скажи: благочестье из Фарса навеки откочевало.

Не мучь меня болью разлуки, ведь мне не снести этой муки —
Ведь ласточка мельничный жернов вовек еще не подымала.