Уильям Шекспир - Все сонеты Шекспира

Но не грусти. Когда меня возьмёт
темница без отсрочки по суду,
моя душа на твой поступит счёт,
составив строчек этих череду.
И ты, строфу читая за строфой,
во мне увидишь истинную часть:
мой дух навек останется с тобой,
мой прах во прахе должен запропасть.
Утратишь ты с кончиною моей
червей добычу, бытия отброс,
кинжала малодушного трофей,
не стоящий ни памяти, ни слёз.
Все ценности мои — в моих стихах,
они в тебе, с тобой, в твоих руках…

Живущим — пища, ливни — целине,
а ты мечтам моим необходим.
Чтоб мирно жил ты, я живу в войне,
как старый скряга с золотом своим.
То я горжусь, то ужасом объят,
что украдёт богатство юный вор,
то я тебя тайком увидеть рад,
то на всеобщий выставить обзор.
Порой насытясь обликом твоим,
изголодавшись по нему порой,
владеть мечтаю счастьем, но таким,
что будет мне даровано тобой.
То я пресыщен, то убит постом,
то на пиру, то за пустым столом.

Зачем мой слог чурается прикрас
и от последних изысков далёк?
Зачем я вслед за всеми не припас
манеры свежей, прихотливых строк?
Зачем воображенья скромный плод
спешу одеть в известный всем наряд,
чтоб выдали слова, откуда род
они ведут, кому принадлежат?
Всё потому, что ремесло моё
тебе, любовь моя, посвящено;
я лучшие слова ряжу в тряпьё
и тем живу, что прожито давно.
Любовь нова, как солнце, и стара
и молвит нынче то же, что вчера.

Ты по часам узнаешь бег минут,
по зеркалу — утрату красоты,
а в книжице своей найдёшь приют,
с умом заполнив чистые листы.
Как склепы ненасытные, глядят
морщины в честном зеркале твоём;
и от тебя не скроет циферблат,
как Время в вечность прячется тайком.
Что не удержит память, запиши
на белой глади книжки записной,
и мысль твоя, дитя твоей души,
повторно познакомится с тобой.
Приходят мысли — ты пером скрипишь:
и книге польза, и тебе барыш.

Ты Музой был моею, ты порой
едва ли не водил моим пером,
но нынче, вдохновлённые тобой,
иные перья славятся стихом.
Я — неуч, но летаю и без крыл;
немой — пою от взора твоего,
но ты же и крылатых оперил,
им подарив двойное торжество.
Но только мною ты б гордиться мог,
ты, вдохновитель всех моих стихов;
другим же ты латал дырявый слог,
свой блеск отдав палитре блёклых слов.
Ты — творчество моё, и твой урок
отсталости моей пришёлся впрок.

Пока один я звал тебя в стихах,
они одни в твоих лучах цвели.
Теперь мой слог изысканный зачах,
поскольку Муза от меня вдали.
Родильной муки лучшего пера
достоин ты, но в честь твою сонет
украшен тем, что у тебя вчера
украл и нынче возвратил поэт.
И внешний вид, и образ жизни твой
похитил и пустил он в оборот,
восславив добродетель с красотой, —
всё, что в тебе, любовь моя, живёт.
Но не в чести поэт: по всем счетам,
долги ему простив, ты платишь сам.

Мне больно сочинять тебе сонет
и знать, какой великою душой
так мощно ты хвалим, что я в ответ
немею, прославляя образ твой.
Но, словно море, качества твои,
где шлюпки не мешают клиперам,
где, удалившись от чужой ладьи,
челнок мой мчится по твоим волнам.
Держи меня вблизи прибрежных вод,
пока на глубину плывёт чужак,
не то пойдёт ко дну мой хрупкий бот,
а тот корабль поднимет гордый флаг.
А если в море выйти я не смог,
то на любви разбился мой челнок.

Я помяну тебя иль ты меня,
но смерть не вынет памяти твоей
из этих строк, в забвенье хороня
все до единой чёрточки моей.
Ты будешь к вечной жизни приобщён,
а я навек отправлюсь в мир теней,
в простом гробу вкушая смертный сон, —
а люди твой увидят мавзолей.
Мои стихи в грядущем перечтут,
твоё надгробье обнаружат в них;
тебя восславить не сочтут за труд
и перед смертью голоса живых.
Одушевлён моим живым пером,
ты оживёшь в дыхании людском.

Ты не вступал с моею Музой в брак
и без стыда поэтому привык
смотреть на посвящения писак,
кому ты служишь украшеньем книг.
Учёности и внешности твоей
я похвалами положил предел,
поэтому искусство новых дней
ты в оттисках увидеть захотел.
Да будет так! Когда же отомрёт
риторики фальшивая труха,
под стать себе прими правдивый плод
по-дружески правдивого стиха.
Правдивой красоте твоей претит
бескровный блеск накрашенных ланит.

Я на тебе не видывал румян
и не румянил сам твоих щедрот;
я думал, ты не угодишь в капкан
дежурных поэтических красот.
Тебя хвалить мне было не с руки,
поскольку показать ты в силах сам,
что все твои заслуги не близки
новейшим, но тупым карандашам.
Ты мне простить не можешь немоты,
хотя мой слог, что временно усоп,
твоей не опозорил красоты,
которой прочат жизнь, а дарят гроб.
Восславить блеск твоих живых очей
тебе и двух не хватит рифмачей.

Кто выскажется ярче? И кому
затмить хвалу, что ты есть только ты?
то, что себе ты равен самому, —
где взять пример такой же правоты?
Бесплодно то перо, что не придаст
величия предмету грёз своих,
но кто тебя с тобой сравнить горазд,
тот вечной славой свой покроет стих.
Чтоб получить, как в жизни, результат,
пускай тебя скопирует поэт
и за такой прекрасный дубликат
свой дух увековечит и сонет.
Хвалясь своей хвалёной красотой,
ты от похвал утратишь разум свой.

Моя Камена держится молчком,
а прочие шлифуют пышный слог
тому, кто позолоченным пером
тебе слагает тьму хвалебных строк.
Я мысль ценю, слова отдав другим;
на всякий гимн, что воплотился в стих,
отделанный пером нерядовым,
кричу «Аминь», как недоучка-мних.
Когда хвалы я слышу в адрес твой,
твержу: «Всё так!» — и кое-что не вслух,
хоть у меня от слов любви немой
порою перехватывает дух.
Дыхание словес люби в другом,
а силу скрытых дум — во мне самом.

Не тех ли славных виршей гордый флот,
кому, как приз, любовь твоя нужна,
сразив мой мозг и размышлений плод,
в могилу превратил их ложесна?
Не тот ли гений, что, плетенью слов
обучен духами, сгубил меня?
Нет, не смутил ни он моих стихов,
ни в помощь ему данная родня.
Ни он, ни персональный дух его,
что гения морочит в час ночной,
не одолели дара моего —
не болен я пугливой немотой!
Но если веришь ты чужим стихам,
я всё теряю и теряюсь сам.

Прощай! Ты слишком драгоценный клад.
Известна и тебе твоя цена.
Ты вправе быть свободным без доплат
по закладной, что мной прекращена.
Как сохранить мне этот бриллиант?
И чем я заслужил с него процент?
Но если я даров твоих гарант,
тебе я возвращаю свой патент.
Своей цены ты не включил в контракт
или во мне самом нашёл дефект,
но твой подарок, не внесённый в акт,
к тебе вернувшись, лучший даст эффект.
Я льстил себе во сне, что я — король,
а пробудясь, — вхожу в иную роль.