Мария Вельская - Личная неприятность Темного Владыки

В дальнем уголке леса царила тишина – темные ветви деревьев сплелись здесь в купол, словно отгораживая это местечко от прочего леса. Густое покрывало мха наползло на древние корни, укутывая их мягким покрывалом. Мох глушил звуки, не нарушая вечернюю тишину леса, блуждающие огоньки стояли мерцающей стеной, заслоняя того, кто здесь находился, болотистой занавесью.

Лес не потревожили безумные, отчаянные крики боли. Когти вспороли мшистое покрывало, вырывая куски дерна, бледное лицо с черными прожилками исказилось от бешенства, фигура скорчилась, дрожа всем телом, и стали видны странные обрывки ткани на спине – они трепыхались, дрожали, изгибаясь ломаными линиями. Рык – почти вой – исступленный, отчаянный. Ни зверя, ни птицы вокруг…

Обрывки затрепетали, вздымаясь и опадая, и стало понятно, что это ободранные, растерзанные крылья. Медленно утихали судороги, разжимались пальцы, стихал крик – и вот фигура бессильно обмякла, переводя дыхание.

Мужчина осторожно, словно ещё не веря, что все кончилось, приподнялся на локтях, стирая холодный пот со лба и кровь с уголков губ. Чуть повернул голову, склонившись – черные волосы рассыпались по плечам волной, и только несколько золотистых прядей блеснуло в тусклом свете.

Дыхание вырывалось белым облачком, тут же таявшим без следа. Он посмотрел на дрожащие руки, украшенные устрашающего вида когтями, и еле заметно перевел дыхание. Приступы становились все чаще. Магия утекала сквозь пальцы, но он не имел права показать слабость. Им только покажи – и сожрут, не оставив костей и запивая чудным вересковым медом, собранным крошками пикси. Жаль одного – времени действительно все меньше, а преемника он так и не смог найти. И пусть кто-то утешается тем, что пророчества сбываются, он давно уже в это не верил. Сколько лет прошло с тех пор? Тридцать? Пятьдесят?

Он осторожно поднялся, чувствуя, как искалеченные крылья растворяются в ином измерении. Волна призрачной магии прошлась с ног до головы – и вот уже вместо измученного и истерзанного существа встает с земли высокий туата, с волосами, черными, как ночь, и глазами, чья ядовитая зелень источает неяркий злой свет. Черненые с серебром легкие доспехи рыцаря блеснули в свете болотных огней, огоньки скользнули по хмурому холодному лицу, высвечивая венец, украшавший его чело – тонкий витой обод с блестевшим посредине прозрачно-зеленым камнем.

Тихо зашелестели деревья, повинуясь его воле, раздвинули ветви, образуя коридор, выходящий в гущу леса. Несмотря на позднее время, он вовсе не был тихим – стрекотали громко цикады, свиристели тонко птицы, перепархивая с дерево на дерево, пробежала треххвостая хмара, блестя рыжей шерсткой.

– Мой Повелитель, – говорящий вышел из темноты, так легко ступая по ковру листьев, словно летел над тропой. Его глаза желтыми фонарями светились в сгущающихся сумерках.

– Что тебе, Тааль? Я ведь велел не беспокоить меня, – на неподвижном лице не мелькнуло ни тени эмоций, лишь тихо шелестнул голос, словно клинок выскользнул из ножен, а подошедший слуа низко-низко-склонился, касаясь земли длинными светло-седыми прядями волос, убранными в косы.

– Я бы никогда не осмелился побеспокоить тебя, мой Повелитель, если бы не обстоятельства, – в звенящем голосе не было ни тени страха – только безграничное уважение.

– Вот как? И в чем же дело?

– В этот раз мы едва успели, Повелитель. Кто-то спровоцировал одного из младших, которого мы нашли, и в ком, как мы подозревали, в день совершеннолетия должна была проснуться тьма. Он успел разрушить дом и пытался напасть на наших светлых сородичей…

Черноволосый фэйри изменился в лице. Зелень растворилась во вспыхнувшей ярко-ярко тьме, облекшей шлейфом его фигуру. Темная бездна выглянула из провалов глаз.

– Но вы успели, жертв нет? – резко, отрывисто.

– Нет, мой господин. Жертв нет.

– Хорошш-шо… – свистящий шепот разорвал тишину.

Издалека, из чащи, донесся тихий прохладный смех и топот ног, вдалеке летел лай собак – собиралась Охота.

– Но Зеленый король будет недоволен.

Как и всегда во всем, что касалось темной стороны Двора. Ис-Тайше, повелитель всех фэйри этого мира и владетель волшебных пустошей никогда бы не смог примириться с существованием рядом со своими подданными Двора тьмы.

– Где наш темный сородич?

Тьма свернула крылья, голодно урча, втянулась медленно в тело носителя, неохотно сдавая позиции.

– Заперт в подвалах, мой Повелитель. Он не в себе. Больше не в себе, чем можно было ожидать при инициации темного дара, – рия молчания, и бессильное – Эрайш, это ведь уже не первый случай, ты знаешь! Мой лорд, мой господин, кто-то одержим желанием…

– Нас уничтожить чужими руками, – кивок. Недовольно сощурились холодные кошачьи глаза, – я знаю, Тааль, я прекрасно это знаю…

По лицу скользнула усмешка – и поднявший голову слуа чуть дернулся. Хищная, жестокая, безумная… иногда Повелитель пугал даже его. Но, возможно, только тот, кто приручил и обуздал свой Хаос и Тьму в душе может вести таких, как они – хранящих ту же самую тьму. Безумцев и убийц, опьянённых собственной силой в крови. Темных фэйри, что рождаются в день совершеннолетия лесного народа и купаются в чужой крови, а после – кладут голову под топор палачей Ис-Тайше – их бога, повелителя и карателя. Если бы не Эрайш… они бы никогда не обрели ни собственного дома, ни родного крыла рядом. И пусть они все безумны – но они научились ценить то немногое, что получили, и за попытку на это покуситься кто-то дорого заплатит.

– Мы поиграем… – вкрадчиво шелестнул голос Повелителя совсем рядом – уже за его спиной, – но по моим правилам.

Солнце ярко блеснуло за крышами, начиная медленно опускаться за горизонт. Хоть время и было к листопадню, но в их краях деревья редко опадали полностью – чаще всего так и стояли, встряхивая гордо золотистыми гривами. А все потому, что совсем рядом темнели мощные стволы-великаны Даннатана.

Айна торопливо подхватила корзинку с травами. Зря, наверное, она так далеко отошла от деревни, но и сидеть там – в маленькой хижине на окраине, ожидая посетителей, как милости великой, совершенно не было сил. Странно – обычно она не отличалась ни резкостью, ни желанием перечить – напротив, сколько себя помнила – всегда спокойно и смиренно сносила сначала – тычки и щипки недовольной вечно матери, потом – попреки и злость селян, которым матушка изрядно попила крови. Да и как иначе, коли она была самой настоящей ведьмой? Она и над Айной колдовать любила – дочь то слова против не скажет, а селяне за её эксперименты могут и вломить как следует, и все ведьмовство не поможет. Но если мать хоть и не любили, но вынужденно терпели, считаясь с её умениями и силой, то бесталанной Айнэ приходилось за кусок хлеба с ног сбиваться.