Татьяна Зингер - Академия нежити. Кафедра неприятных последствий

– Извини, но преступать закон просят не тебя, а потом и шансы давать не тебе. – От негодования я уронила крышку ноутбука на клавиатуру. – Пойду-ка прогуляюсь!

Рита бурчала что-то обвинительное, пока я натягивала кроссовки, но не останавливала меня. Мы столько лет провели бок о бок, что она как никто другой знала, что я быстро остываю, если остаюсь наедине с собой – и долго тлею в компании с кем-то.

Из спальни Юноны смердело тухлыми яйцами – сколько можно готовить всякую мерзость?! Куда она свои варева девает-то, неужели сама пьет?

Я зажала нос пальцами и двинулась по коридору незнамо куда.

Меня вело не зрение, но чутье. Обострившееся до предела, оно звало куда-то вглубь, подальше от шумного общежития, от административного корпуса, от лекториев и спортивного зала. Холод уже не казался таким зловещим, мы сроднились с ним, свыклись. Я куталась в толстовку, но скорее от напряжения и нервного озноба.

Наверное, я пропустила момент, когда оказалась в катакомбах, освещенных тусклыми лампочками, которые загорались от движения и гасли за моей спиной. Как меня угораздило завернуть сюда?..

Но интуиция звала туда, в самый низ. Невидимая нить протянулась между мной и чем-то, что хранилось в глубине этих коридоров, скрытое под толщей пыли.

Это был древний склеп. Я отодвинула кованую решетку и вошла внутрь, спустилась по каменным ступеням и оказалась перед гробом, высеченным из куска мрамора. Как в сказках. Там, наверное, дрыхнет местная принцесса в ожидании поцелуя прекрасного принца.

Кончиками пальцев коснулась ледяного мрамора. И тут крышка откинулась, легко, точно пластмассовая.

Сквозь пепельный сумрак я увидела лицо того, кто покоился в гробу; правильное и аккуратное. Он был очень красив, но какой-то неестественной красотой, от которой по коже пробежала волна дрожи. Его синеватые губы изогнулись в ухмылке, ресницы дрогнули. Мужчина открыл глаза и произнес хрипловато, будто не размыкал губ много веков:

– Вот ты какая, Νίκη.

Я отшатнулась и уперлась спиной в промерзшую стену. Картинка размылась, стерлась от неловкого движения, и только легкое головокружение напоминало о том, что только что я повстречалась с тем самым магом, которого мне требовалось возродить.

С невозможно красивым магом. Он казался ожившим портретом: высокий лоб, тонкие скулы, выступающий кадык. Было в его внешности что-то восточное, в миндалевидных глазах и в смуглой коже, и в носу с благородной горбинкой.

С невероятно сильным магом. Отголосок его мощи наполнил меня всю, пробрался в нервные окончания. Секундное вмешательство, и я ослабла, будто из меня выкачали весь источник подчистую. Ноги подкосились, и страх, ненормальный, а оттого особо сильный, сковал тело.

– Твоя магия вкусна, та, что несет знамя победы, – отдалось в висках сладким шепотом, от которого свело лопатки.

Не помню, как бежала обратно, как неслась сквозь коридоры, как зажигались и гасли лампочки. Я очнулась только в корпусе общежития, задыхаясь и потирая ноющий бок.

Неужели это было по-настоящему? С мертвецами я ещё не контактировала, и, надо сказать, мне не понравился первый опыт – слишком уж он болезненный и опустошающий.

Рита тоже не теряла времени даром – вместе с Антоном она хрустела чипсами за просмотром какого-то боевика. Я вошла под стрельбу и неприличную ругань.

– Ты чего такая… помятая? – удивилась подруга, а Антон смутился и весь подобрался, будто я могла отходить его веником за поползновения к Рите.

– Где живет твой дружок-революционер? – В моем голосе появилась нотка безысходности.

– В смысле? Какой? Игнат? В общежитии. А, н-у-у, пятнадцатая комната, – не сразу нашелся кровопийца. – А что?..

– Кажется, наша малышка собралась провести вечер в компании приятного молодого человека, – прыснула Рита.

Но я уже развернулась и рванула в мужскую половину общежития. Кулак долго молотил по двери требуемой комнаты перед тем, как её жилец выполз наружу.

– Антон, ты задолбал терять ключи… – потянулся он, но увидел меня и застыл на половине зевка.

В растянутой футболке и шортах Игнат меньше всего походил на самоуверенного мятежника, а заспанный видок и отпечаток ладони на щеке делали его каким-то домашним и абсолютно безвредным.

– Твой колдун очень назойливо лезет в головы к тем, кто имел глупость оказаться поблизости с его телом, – сказала я, отталкивая Игната плечом и входя в неприбранную спальню. Сразу видно, что здесь существовали парни: только у них носки могут валяться и на подоконнике, и под матрасом, и даже на обеденном столе.

– То есть?

– Что непонятно? Только что я лично имела неосторожность впустить его в свой разум, и это было… сильно. До сих пор знобит. Есть подозрение, что он и в тебя мог забраться. Но это ещё предстоит выяснить.

– Откуда ты… – Игнат почесал в затылке.

Лицо его вытянулось, в глазах появилось что-то, что я легко идентифицировала как испуг. Что, не нравится, когда всесильные колдуны лезут внутрь своими немытыми лапами?

– Оттуда, – я села за компьютерный стул, покрутилась на нем от волнения, пытаясь собрать себя в кучу, и произнесла то, о чем потом многократно пожалела: – Я принимаю твое предложение. Как вы собираетесь его оживлять?

Я ожидала долгого монолога, но, вместо того чтобы подробно расписывать детали воскрешения, Игнат попросту повел меня к тому, кто был негласным руководителем восстания в стенах академии. Так сказать, снял с себя бремя ответственности.

– Проще будет услышать всё от Серафима Аркадьевича, – сказал он с каким-то сомнением, точно догадывался о чем-то, что стопроцентно не понравилось бы мне.

Хм, не к добру это. Очень надеюсь, что дело ограничится одним колдуном в мраморном гробу, а не войском из нежити разной степени гниения.

С южного конца академии мы двинулись к северному и оказались в преподавательском корпусе. Бесконечное множество одинаковых дверей с золотистыми табличками, приглушенный свет, загробная тишина и полное отсутствие людей – всё добавляло нервозности. Игнат, не стучась, открыл дверь кабинета и жестом пригласил меня войти первой. Едва ступив внутрь, я застыла от удивления. Во-первых, здесь повсюду были книги. Они лежали стопками на рабочем столе, устилали собой пол, приткнулись на широком подоконнике, оккупировали стеллаж во всю стену.

Во-вторых, в мягком кресле, уткнувшись носом в тетрадь, сидел знакомый преподаватель. Как же его?.. Котельников, что ли. Точно, вот почему словосочетание «Серафим Аркадьевич» показалось мне знакомым! Значит, он совмещает жизнь благопристойного учителя с мятежами? Но зачем ему, с виду обычному человеку, влезать в проблемы нежити?