Диана Холмс - Шоколад, Брунгильда и неизбежный апокалипсис

– Какая мне разница Джон вы или Рон, вы бюровцы черные поганцы, угнетатели несчастных и…

– Послушайте, не трудитесь выдумывать для меня нелестные эпитеты, я уже понял ваше отношение к бюро.

– Может это поможет вам задуматься о себе и своей работе, – сказала она.

– Я знаю вы злы на бюро…

– Злы, – передразнила она его и добавила: – Еще скажите грущу от недовольства.

Борис, не обращая внимания на ее саркастические высказывания, продолжил:

– … за то что вам запретили гадать.

– Зла я на бюро не только за это, а много еще за что.

– Даже если и так, я надеюсь, вы мне не откажете в помощи.

Она подняла брови и удивленно глянула на него. А потом вдруг хохотнула и сказала:

– Хотите, чтобы я вам погадала жениться ли вам на какой-нибудь дуре? Хотя нет, судя по вашему напряженному, озабоченному лицу у вас никакой дуры нет. Значит, вы хотите, чтобы я нашла вам преступника. Так вот, гадать мне запрещено! – рявкнула она – Так что… ВОН!

И она трясущийся рукой указала ему на дверь.

– Дело касается не лично меня, оно касается жизни многих людей, – проникновенно сказал Борис. – Я надеялся, что вы поможете предотвратить катастрофу.

– Может я бы вам и помогла, если бы вы пришли с разрешением на возобновление моей деятельности. Оно у вас есть?

Борис отрицательно покачал головой.

– Собственно как и вашей совести, – сказал она и опять указала на дверь.

– Я всего лишь хочу, чтобы вы объяснили, что ваш прадед Иероним имел ввиду в одном из своих пророчеств. Там говорилось о катастрофе и гибели людей, и что в этом будут виноваты двое.

– Виноваты двое? – эхом повторила она. Она вдруг судорожно вздохнула и сипло произнесла. – Пророчество начало сбываться?

– Вы о нем слыхали? – насторожился Борис. Ему приходилось недоговаривать, юлить, так как он не мог напрямую говорить об апокалипсисе, это было строжайше запрещено бюро во избежание паники, но при этом он должен был каким-то образом о нем вести беседу.

– Разве бюро такое милое, что знакомит меня с тем, что расшифровывает пророчества моего прадеда? – она сложила руки на груди. – Бюро только забирает, как захватило почти все наше имущество.

– Что? О чем вы ? – удивился Борис. Так как конфисковать имущество не было в правилах бюро, все же это была не средневековая инквизиция и не современный банк.

– Пятнадцать лет назад бюро взялось расшифровывать пророчества моего прапрадеда. Они пришли и забрали все дневники, все письма и даже семейные реликвии, которые принадлежали не прадеду, а следующим поколениям. Бюро украло не только историю и память моей семьи, но под предлогом расшифровки обокрали нас дочиста, забрав драгоценные и старинные вещи.

Борис был немало этим удивлен. Встречая в бюро дневники и письма Иеронима или его родных, он и не подозревал, что они были отобраны незаконно, без согласия родственников.

– Низвергли нашу семью в нищету. Теперь отобрали у меня работу. И еще у вас хватает наглости приходить сюда и что-то просить у меня?

– Ради жизни других, – сказал Борис. – Потому как пророчество начало сбываться. Вы же слышали о рухнувшем дирижабле?

Она отрицательно помотала головой. Борису показалось, что Катрин стала бледной и чувство злости в ней сменилось беспокойством, а может даже испугом.

– Так вот, – продолжил Борис – это только начало пророчества. И чтобы предотвратить гибель простых людей мне надо найти двоих. Деву воительницу и безымянного рыцаря восхваляющего черный напиток. Может вы знаете или можете предположить, что это значит?

Катрин вдруг схватилась за щеки и заходила по комнате. Борис решил, что она не может принять решение, помогать ему или нет.

Вдруг в соседней комнате скрипнула половица, Борис глянул на закрытую дверь, за которой была то ли кухня, то ли следующая комната. Из-под двери лился более яркий свет и на секунда его закрыла тень. Борис хотел спросить Катрин, кого она там скрывает, но ему хватало и того, что она воспринимала его, как бюровца, в штыки, один неверный вопрос и она перестанет говорить с ним. И он промолчал. Может там бродит кот, а может и любовник, какая ему разница.

– Так как же понять слова вашего прадеда? – спросил ее Борис.

Катрин остановилась и посмотрела на него каким-то затравленными, испуганными глазами.

– Как я могу это знать, – пробормотала она. Появившаяся в ней тревога стерла с ее души всю злость.

– Тогда как же мне найти их?

– Хотите чтобы я все же погадала, – горько сказала она.

Катрин устало, будто ноги ее не держали, уселась за круглый стол и положила перед собой руки. Она разглядывала широкий серебряный перстень с бордовым камнем на своем указательном пальце, будто просто задумавшись о чем-то. Борис уже хотел прервать ее размышления, спросить, будет ли она гадать или нет. И вдруг она резко вздохнула и отодвинулась от стола.

– Не могу, не могу глядеть в будущее… – пробормотала она. Голос ее дрожал, дыхание было сбивчивым. Она была напугана и, посмотрев на Бориса, сказала: – Нет, не заставляйте меня смотреть туда…

– Но хотя бы немного, что помогло бы…

– Я заглянула лишь на несколько дней вперед и скажу вам, деву воительницу вы и так быстро разыщете, сама в руки пойдет. А вот за рыцарем вы побегаете.

– Но кто он такой? Что это значит, рыцарь?

– Презревший деньги болван, гоняющийся за мечтой.

– Хотя бы скажите, как он выглядит, вы же его видели?

– Только туманно. Просто фигура в пальто худая, невысокая… И все, и хватит меня допрашивать. Говорю же, не заставляйте меня смотреть в небытие.

Она встала, будто в зябкости обхватив плечи, несчастная, немолодая женщина. Под светом тусклого абажура, что был накрыт темным цветастым платком, она казалось бледной тенью той, что с таким жаром и силой добивалась справедливости от начальника бюро.

– Простите. И спасибо, – сказал Борис. Он видел, что им ужасно тяготятся и хотят, чтобы поскорей ушел, и он вышел, оставив Катрин одну, не считая того кто прятался в соседней комнате.

14 дней до апокалипсиса

Лодка, в которой плыла Брун, вдруг начала раскачиваться. Из темной воды высунулась огромная клешня и, схватившись за деревянный борт, принялась с остервенением за него дергать. Над водой показались два глаза, а потом броненосная голова краба с большущим листом петрушки на голове, и эта голова мерзким голоском пропела:

– Корабли топи! Королей вали!

– Пошла прочь, гадина! – закричала на чудовище Брун.

– Это кто гадина? – вдруг донесся до Брун голос Амелии.

Брун приоткрыла один глаз, Амелия перестала тормошить её за плечо и недовольно сказала:

– Мало тебя не добудишься, так ты еще и обзываешься.

– Так я же крабу, – зевнула Брун и хмуро глянула на часы. – И чего тебе надо? Еще только девять.