Дмитрий Огненный - Камень Судьбы

«Брат Игат?…» – тихий шелестящий голос, от которого нунция вдруг пронзила дрожь, раздался откуда-то сбоку из темноты. Он не сразу разглядел выступившую из правой боковой стены высокую фигуру в одеянии инквизитора, лицо которой скрывал низко надвинутый капюшон.

– Ваша Святость?… – нунций сделал несколько шагов вперед, сохраняя, впрочем, приличествующую встрече дистанцию. При неверном свете факелов он попытался разглядеть лицо святого отца, но не преуспел в этом. Ему показалось, он видит лишь бледные плотно сомкнутые уста. И бледными они могли лишь казаться в игре света и теней, ползущих по стенам мрачного подземелья.

– Это огромная честь для нас – принимать друзей Его Святейшества, – инквизитор медленно склонил голову в капюшоне, выказывая почтение гостю, но в его словах острое ухо нунция будто уловило некое подобие насмешки. Хотя нет, не может быть – голос святого отца был сух и безжизненен, как падающий песок – да и кто осмелился бы шутить над Папским престолом?! – Да продлит Господь Его лета и лета всех истинных своих слуг! – глухо и торжественно возвестил инквизитор. – Как самочувствие Папы?

– Когда я уезжал, Его Святейшество чувствовал себя превосходно, – отвечал нунций, не в силах оторвать взгляда от темного пятна капюшона, за которым скрывалось лицо говорившего. Дорого бы он сейчас отдал, чтобы поднять факел и осветить его, посмотреть в глаза Великого Инквизитора, легат жаждал этого мига – и одновременно боялся до детской дрожи в коленях. Казалось, он чувствовал, как ледяные иглы выскальзывают из-под краев капюшона и вонзаются в его тело, разум – такая грозная сила ощущалась в святом отце даже на расстоянии. Он жаждал скинуть личину и посмотреть – любопытство росло в нем вместе со страхом, заметно уступая последнему.

Боковым зрением он увидел или скорее успел почувствовать краем глаза какое-то движение. Взгляд его метнулся к железной решетке, но великан-палач был неподвижен, словно языческий исполин, высеченный из камня, статуя божества и брошенная к ее подножию бездыханная жертва. Только мускулы бесшумно вздымались на его груди, точно кузнечные меха. Помимо воли, нунций залюбовался на мгновение этим античным Геркулесом, живым образчиком грубой мужской красы. Насколько же жалко смотрелась жертва, разбитый и изувеченный, хилый человек в сравнении с этим воплощением силы и здоровья!.. И тут движение повторилось. Оно исходило из неосвещенного левого дальнего угла, куда не доходил свет от вкопанных в землю факелов. И где-то там, в глубине, что-то ворочалось и шевелилось.

Кажется, нунций побледнел.

– Не беспокойтесь, это всего лишь крысы, – сухо заметил инквизитор. – Здесь, под землей, они чувствуют себя как дома.

«Крысы?!..» Брат Игат поклясться бы мог на Святой Книге, что он отчетливо слышал иные звуки, доносящиеся из-под густого покрова тьмы. Они были похожи на вздохи… словно бы кто-то стонал. Человеческие стоны. Женские.

– Прошу вас, брат. Его Святейшество просил что-то передать нашему скромному братству? – голос инквизитора, возвысившись, легко перерубил тугой узел его раздумий. Нунций с усилием поднял голову.

– О, да. Отец церкви передавал свою искреннюю радость и удовлетворение тому рвению, с которым вы продвигаете дело веры и истребляете ересь на корню, – с выражением продекламировал нунций, покосившись на перекошенную человеческую фигуру у решетки. Палач, наконец, опустил книзу факел, предоставив сумеркам милосердно скрыть лицо несчастного. Теперь только белые ноги, торчащие в разные стороны, бросались в глаза. – Его Святейшество счастлив тем, как укрепляются ряды Святой Церкви. Он просил меня передать вам это, в знак своей благосклонности, – рука нунция стремительно скользнула под край накидки.

Чья-то рука, вынырнувшая, из-за спины, так сильно стиснула его локоть, что нунций едва не закричал от боли и неожиданности. Инквизитор поднял руку в кожаной перчатке:

– Брат Игат – брат Доминик, верный слуга ордена.

Глаза нунция встретились с глазами монаха, оказавшегося столь проворным, и он первый медленно, сохраняя достоинство, отвел взгляд. Под густыми бровями горел огонь дикого, но преданного зверя, умеющего казаться ручным. Брат Игат положил на холодную ладонь монаха то, что предназначалось в награду Великому Инквизитору Риоса и Мериды.

Последний принял из рук монаха большой золотой крест в виде распятия и, склонившись, поцеловал его. Во время поклона нунций успел разглядеть поблескивание серебряной цепи на его груди, а также желтеющую нашивку на левом плече его темного одеяния. Она была в виде совы, присевшей на посох, и указывала на принадлежность к Братству.

Снова раздался стон. Стон из дальнего угла, где, по словам инквизитора, возились крысы. Слабый полувздох-полухрип женщины, которой не хватало воздуха, чтобы закричать. Брата Игата снова пробрала дрожь. Ему показалось, он заметил усмешку, мелькнувшую на лице палача. Но вновь оглянуться Нунций не решился.

– Должно быть, вы уже знаете о несчастье, посетившем наш город, – произнес мертвенный голос из-под капюшона. – Траур в связи с безвременной смертью Наместника, его высочества герцога Альбаны и исчезновением Солнечного Камня, трехсотлетнего символа короны Риоса, его достоинства и чести, будет длиться до тех пор, пока осмелившиеся посягнуть на страшное убийство, – голос инквизитора возвысился, – все до единого, не понесут наказания, а Камень не будет возвращен трону. А до того дня мы будем скорбеть и молиться об упокое души прежнего Наместника, – голос из-под капюшона замер, словно преисполнившись настоящей скорби.

– Да, Его Святейшеству известно об этом, и он скорбит вместе с вами, – ответил нунций. – Нам также стало известно о некой рукописи, древнем пророчестве, открывшемся святым отцам Риоса, которое говорит об этом камне… исчезнувшем камне, – поправился брат Игат. – Его Святейшество просил Вас… – женщина снова застонала, но нунций усилием воли заставил себя не поворачивать голову – …просил передать со мной этот документ, дабы Святое Собрание могло изучить его. Разумеется, в скорейшем времени он будет возвращен обратно. – Казалось, теперь он слышит еще и тоненькое попискивание маленьких отвратительных животных. Крыс… питающихся падалью.

На секунду воцарилась гробовая тишина. Нунций испугался, не сказал ли он чего лишнего, или не в тех выражениях. Даже стоны прекратились, только потрескивание факелов нарушало возникшее безмолвие.

– Да вы, наверное, шутите, – наконец, ответил инквизитор и… рассмеялся. Гулко и страшно прозвучал этот странный смех под застывшими каменными сводами, эхом прокатившись по самым дальним уголкам мешка. Нунций содрогнулся. Казалось, все живое в нем сжалось и забилось куда подальше, только бы не слышать этих звуков. – Я бы с радостью передал Святому Собранию такую рукопись, как и любую другую… но ее нет. И никогда не было. Если она и существует, то лишь в умах злостных лгунов и глупцов, и о них, вне всякого сомнения, позаботится милосердная Инквизиция. Поистине, вина этих еретиков в сто раз тяжче, если их длинные языки вводят в заблуждение самого Папу!..