Грегуар Шамаю - Теория дрона

И тогда он понял, что не будет подписывать новый контракт, который ему предлагали. Именно в тот день, когда он вернулся в кокпит и услышал со стороны, как говорит своим коллегам: «Эй, кого из этих сукиных детей мы разнесем сегодня?» 314

Подобные свидетельства крайне редки. Намного чаще от действующих операторов можно услышать совсем иные рассуждения: «Я не чувствую никакой эмоциональной привязанности к противнику <���…> У меня есть долг, и я его выполняю» 315. Это «очень сдержанный» военный, поясняет журналист.

Военный психолог Эрнандо Ортега настаивает на важности подобных процедур самоизоляции: «На базе ВВС, кажется, в Биле у них на двери есть табличка “Добро пожаловать в зону ответственности”, сама табличка окрашена в цвет пустынного камуфляжа. Как только они проходят через эту дверь, начинается игра, они теперь в зоне боевых действий. Когда они выходят наружу, они снова дома. Даже простые ритуалы вроде этого могут им помочь, но есть и критерии отбора, которые мы можем выработать, точно так же, как мы разработали медицинские стандарты для отбора пилотов за одиннадцать лет до изобретения самолета» 316. В процессе отбора на службу стоит отдавать предпочтение тем, кто спонтанно проявляет выраженные способности к разделению, к «переключению рубильника “работа” и переходу в режим “дом”» 317. Отбирать на службу тех, кто способен изолировать, развести по сторонам, больше не думать, не думать вообще.

Поэтому психопатология дрона была совсем не там, где ее искали, то есть не в непосредственном травматизме операторов, а, напротив, в производстве в промышленных масштабах психозов разгораживания, иммунитета против любой попытки рефлексии над своим собственным насилием, ведь их тела находятся вне возможной досягаемости для противника.

Я задался вопросом, в чем может состоять доблесть современных Гигов? Военная психология дает нам ответ. Это практическая способность разгораживать, разводить по сторонам.

В самый темный час XX века Симона Вейль предложила замечательную интерпретацию платоновского мифа и одновременно возможность его принципиально новой формулировки сегодня. Невидимым остается не носитель кольца, а оно само: «Кольцо Гига стало невидимым, это сам акт разведения по сторонам. Развести по сторонам своя Я и преступление, которое совершаешь. Не видеть между ними никакой связи» 318. Гиг: «Я стал королем, а прежний король убит. Между этим нет никакой связи. Вот кольцо». Мы разводим по сторонам и забываем, что именно «эта способность разводить по сторонам делает возможным любое преступление» 319.

* * *

283 Martin Sasser. Op. cit. P. 85

284 Harun Farocki, “Phantom Images”, Public 29 (2004), p. 12–17. Кинематографисты двадцатых годов, чтобы снять сцены с невозможных для человека ракурсов (например, под несущимся поездом), придумали так называемые фантомные планы (phantom shots). Камера-дрон, закрепленная в носовой части машины, не является эквивалентом того, что обычно видят пилоты, сидящие перед панелью управления. Она перпендикулярно фокусируется на земле, а на горизонте. Ее вертикальная, всеохватывающая перспектива совершенно не стремится воспроизвести горизонтальную перспективу пилота или же стрелка, сидящего в застекленной кабине внутри самолета. Поэтому она не является эквивалентом использованной раннее субъективной точки зрения. Для обозначения этой новой и весьма двусмысленной формы Фароки предлагает новый термин: «Мы можем интерпретировать фильмы, которые показывают точку зрения бомбы как субъективные фантомные образы» (Ibid. Р. 13). Это выражение адекватно описывает тип изображений, получаемых дронами: это слишком «субъективные фантомные образы».

285 Предложение Фароки позволяет внести важный нюанс в наблюдение Поля Вирильо о том, что «для людей на войне функция оружия соответствует функции глаза», при этом, добавляет он, «военная машина представляется… инструментом репрезентации». Paul Virilio, Guerre et cinema. Logistique de la perception, Cahiers du cinema, Paris, 1984, p. 26.

286 Mathieu Triclot, Philosophie des jeux video, “Zones”, La Decouverte, Paris, 2011, p. 94. Вместе с этим безразличием интерактивный знак основан на некоем подобии инструментального реализма, потому что как только он становится интерактивным, то взаимодействует со всем миром.

287 “Staca”, Ancient laws and institutes of England, II, Glossary, Eyre & Spottiswoode, Londres, 1840, n. p.

288 Ibid. P. 59.

289 Ibid. P. 107.

290 Ibid. P.118.

291 Dave Grossman, On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and Society, Back Bay Books, New York, 1995, p. 98.

292 Я хотел бы прибавить более развернутый теоретический комментарий к концепту прагматического соприсутствия, который я здесь развиваю. Тогда как локальное присутствие определяется через отношение сущности к месту (отношение локализации), соприсутствие определяется исключительно через отношения между сущностями (существами или событиями). Разумеется, соприсутствие, как правило, подразумевает колокализацию, чтобы соприсутствовать, существа обычно должны находиться в одном месте, но это не всегда так, и введение технологий дистанционного контроля означает важный разрыв. Если соприсутствие не означает «присутствие в», оно теперь не является «присутствием для». Мы регулярно получаем подобный опыт, не зная об этом. Кто-то был здесь, но я его еще не увидел. Иными словами, соприсутствие не означает соприсутствия на сознательном уровне. Оно несводимо к субъективному ощущению. Вещи, материальные неодушевленные объекты могут соприсутствовать. Но соприсутствие также не является простым сосуществованием. Чтобы две сущности могли сосуществовать, достаточно, чтобы они существовали в одно время, в синхронном режиме. Но соприсутствие требует чего-то куда большего, а именно возможности для одной стороны влиять на другую или испытывать ее влияние (отношение причинности). Иными словами, соприсутствие определяется непосредственной, но не обязательно актуализированной возможностью реального отношения. Если сформулировать иначе, соприсутствие определяется доступностью одной стороны для другой. Чтобы соприсутствовать, необходимо быть в досягаемости друг для друга. Две армии присутствуют одна напротив другой, когда они находятся на расстоянии выстрела, даже если ни одного выстрела произведено не было. Именно это понятие досягаемости отличает прагматический концепт соприсутствия от простого сосуществования. Соприсутствие предполагает, помимо простого одновременного существования двух сущностей, включение одной в пределы досягаемости другой. Определенные сферы соприсутствия можно разделить на неопределенной основе объективного существования, которое достигается, как только одновременно имеются разные сущности. Поле прагматического соприсутствия определяется включением одной сущности в каузальное поле другой. Для людей или животных это каузальное поле соответствует полю действия или восприятия, или же кинестетическому полю. Оно определяется включением одной из двух сторон в периметр как минимум одной из частей кинестетического или каузального поля другой стороны. Прагматический периметр соприсутствия определяется зоной аффективного восприятия (воспринимать, быть воспринимаемым) или же возможного действия (производить воздействие или подвергаться ему). Есть столько же полей досягаемости, сколько возможных аспектов соприсутствия. Можно быть достигаемым на расстоянии взгляда, улавливаемого ухом звука, на расстоянии руки… Поля досягаемости, соответствующие различным аспектам или различным измерениям, имеют различную протяженность. Как правило, чем меньше дистанция, тем полнее соприсутствие по отношению к своему возможному диапазону. Существуют зоны покрытия или наложения между различными измерениями.