Максим Оськин - Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

Винили же во всем полководцев и высшие штабы, считая, что именно по их вине поражения следуют за поражением. Наметившейся же стратегической победы в войне в низах не видели, ибо воспринимали ситуацию исключительно по оценке своего собственного места. Например, записка из действующей армии без подписи, отложившаяся в фонде императора, о причинах русских военных неудач (конец 1916 — начало 1917 гг.) указывала: «Если неудачи наши в первой половине кампании могли быть объяснены недостаточностью снабжения… то во втором периоде… этим объяснены быть не могут… причины эти кроются, по мнению как участников войны, так и лиц, следящих за ходом военных операций, в крупнейших стратегических ошибках, а кроме того, и что является наиболее важным, в органических недостатках русского высшего командования… Ввиду отсутствия подготовки и неумения использовать технические средства для наступления, русское командование заменяется стремлением раздавить врага почти исключительно живой силой, путем… атак пехоты без достаточного применения, выработанных практикой войны, способов их поддержки» {459} 459 ГАРФ. Ф. 601. Оп. I. Д. 676. Л. 2. 4. .

В итоге стоявший уже на пороге крах Германии и ее союзников (пусть не в 1917, но в 1918 г.), наряду с громадным техническим усилением русской Действующей армии зимой 1917 г., как-то прошел мимо сознания не только офицерского корпуса, но даже и высшего генералитета. Отсюда главная причина распространенной, но в целом неверной точки зрения, что режим императора Николая II не может выиграть войну, а потому высший генералитет России в начале марта поддержал революцию. Но забывалось, что союзники не имели и таких успехов. Русский эмигрант Н. Гранберг верно пишет: «Если бы кто-либо начал анализировать ход войны за 1916 год, то он наткнулся бы немедленно на факты, которые дискредитировали почти все высшие военные вождения всех участвовавших. Все выдающиеся историки подчеркивают факт перемены характера войны. Элемент морального уровня войск, столь важный для всяких видов борьбы, отдал определенно часть своего значения все растущей технике артиллерийского и ружейного огня всех видов и назначений… Фронтальные атаки оказались фатальными для атакующих, неся за собой невероятные потери. К сожалению, эту перемену лица войны далеко не все хотели понимать и учитывать. Предрассудки, старые понятия, а иногда просто безвыходное положение, заставляли командования [всех стран] предпринимать операции с негодными средствами. Все это имело место у всех участников и, конечно, всякая неудача и всякие большие потери вносили частичку недоверия и подрыва авторитета вождения» {460} 460 Военно-исторический вестник. 1966. № 27. С. 12. .

Здесь же берет свое начало и мнение, что русская военная машина в обеих мировых войнах XX столетия могла вести войну только при численном превосходстве и больших потерях. Правда, при этом почему-то отсутствует адекватное сравнение, например, с той же Францией, которая в Первую мировую войну с сентября 1914 по июль 1918 гг. не имела ни одной успешной наступательной операции, а во Вторую мировую войну капитулировала через полтора месяца после начала немецкого вторжения 1940 г. Дело здесь не в слабости той или иной армии, а в силе германской военной машины, созданной в XIX веке и давшей столь прекрасные результаты в мировых войнах.

Отсутствие сравнительного анализа побуждает демагогически настроенных исследователей зачастую прибегать к совершенно неадекватным характеристикам. Один из наиболее крайних примеров дает Б.В. Соколов: «После Суворова и Барклая-де-Толли наша страна не дала ни одного полководца европейского уровня… Неудивительно, что русские военные планы накануне Первой мировой войны были сугубо наступательными. В XIX веке русская армия привыкла побеждать, а неудачи в Крымской и Русско-японской войне казались досадными недоразумениями» {461} 461 Соколов Б. Красный колосс. Почему победила Красная Армия? М.. 2007. С. 75. . Итак — вот мнение. Странно, правда, что называется именно только М.Б. Барклай де Толли и оставляются в стороне, скажем, М.И. Кутузов, П.И. Багратион и П.Х. Витгенштейн. Но это еще ладно: действительно, ведь сейчас можно сказать, что Отечественную войну 1812 г. выиграл Барклай, а не Кутузов. Судя по всему, прав оказался Л.Н. Толстой, который в третьем томе «Войны и мира» упомянул о Барклае де Толли устами князя Андрея Болконского в разговоре с Пьером Безуховым накануне Бородинского сражения: «Тем, что его клеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что будет еще несправедливее».

Жаль, что Б. Соколов не назвал сам хотя бы несколько имен полководцев «европейского уровня» из других стран — для примера. А быть может, и назвать было некого? Ведь если оставить в стороне немцев и персонально фельдмаршала X. Мольтке-старшего, заложившего базу той армии, что в XX веке довольно успешно воевала против всего мира, то очень интересно было бы узнать такие фамилии. Не немцев. Да, немцев удалось победить только громадным превосходством антигерманской коалиции в технике (преимущественно Западный фронт) и живой силе (преимущественно Восточный фронт), но кто кроме них? При этом хорошо было бы услышать не о потенциальных «не раскрывшихся» полководцах (А. фон Шлиффен), так как в той же России на это мог бы претендовать, к примеру, М.Д. Скобелев, а о полководцах реальных, руководивших армиями своих стран в войнах.

Легко говорить, что Брусилов потерял много людей, если русского наступления требовали англо-французы, а тяжелых пушек у Брусилова было 168 против 1700 у англичан на Сомме. И чего там добились союзники? А «бойня Нивелля»: имея двукратное численное превосходство в силах и 200 танков против нуля, провалить наступление с потерей 350 тыс. чел. за пять дней, при вдвое меньших потерях противника. Разве такое позволяли себе русские полководцы?

Лучше признать, что такие оценки уровня русского военного искусства базируются на оценках зарубежных современников и исследователей, чрезвычайно умелых в пресловутой «тактике грызунов». Например, в конце января 1917 г. в Россию на Петроградскую союзническую конференцию прибыл ген. Н.-Ж. де Кастельно, который во Франции командовал армией и группой армий, и затем был начальником штаба Жоффра. А следовательно, генерал Кастельно может считаться авторитетом в военном деле и неплохим военачальником по меркам Первой мировой войны. Ознакомившись с состоянием русской армии, «в изображении Палеолога французский эксперт нашел плохой организацию высшего военного командования, крайнюю недостаточность снаряжения армии, тактическую отсталость, по крайней мере, на год, по сравнению с французской армией. Кастельно поэтому несколько пессимистически смотрел на возможность для России предпринять наступательные действия в широком размахе». При 20-балльной системе Кастельно оценил русскую армию баллом 8–9 по сравнению с французской {462} 462 См.: Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. Канун революции. М.. 2006. С. 426. . Казалось бы — вот вам авторитет в оценке слабого состояния русских вооруженных сил. Но, прибегнув к сравнению, следует указать, что все это говорил представитель той армии, которая спустя всего три месяца после выставленной русскому союзнику оценки была разгромлена в «бойне Нивелля». В отличие от французов в апреле 1917 г., русские полководцы никогда не теряли по триста пятьдесят тысяч человек за пять дней наступления без малейшего результата, после чего французская армия взбунтовалась, и усмирить ее удалось лишь жестокими репрессиями. Соотношение потерь — два с половиной к одному в пользу немцев. Это не два к одному в пользу австро-германцев в кампании 1916 г. на Восточном фронте даже по самым пессимистичным подсчетам С.Г. Нелиповича {463} 463 Нелипович С.Г. Брусиловский прорыв. Наступление Юго-Западного фронта в кампанию 1916 года. М.. Цейхгауз. 2006. С. 45. . И это если, опять-таки, забыть о соотношении технических средств ведения боя.