Максим Оськин - Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

Согласно оперативному планированию, принятому на первоапрельском совещании в Ставке и затем уточняемому директивами наштаверха, армии Северного фронта должны были наносить вспомогательный удар из района Двинска на Свенцяны, и далее — на Вильно. Именно сюда наступала основная масса сил Западного фронта и наносился вообще главный удар русских на Восточном фронте в кампанию 1916 г. Таким образом, обеспечивалось взаимодействие стоявших севернее Полесья Северного и Западного фронтов, причем их скоординированным наступлением германский фронт разрезался на две части: южная часть отбрасывалась в русскую Польшу, куда двигались войска Юго-Западного фронта, а северная часть отжималась к балтийскому побережью.

Разумеется, в Ставке учитывали, что А.Н. Куропаткин является сторонником идеи отказа от наступления, пока русские армии не получат тяжелой артиллерии, боеприпасов и прочих технических средств ведения боя, сравнимых с германскими. Так что Алексеев не особенно-то и надеялся на активность армий Северного фронта. В итоге резервы и боеприпасы стали перебрасываться на Юго-Западный фронт, особенно после того, как провалилось наступление под Барановичами и Брусилову был передан главный удар. Куропаткин же директивой от 3 июня обязывался сковать противника в полосе своего фронта, «улучшить исходные позиции» для возможного наступления в середине лета и активными действиями привлечь на себя неприятельские резервы.

Вместо того, чтобы прорвать оборону врага, дождавшись первой переброски своих войск на Юго-Западный фронт (7 июня), в середине июня А.Н. Куропаткин отдал приказ по армиям фронта, где указывал, что ввиду ослабления Северного фронта и переброски части вооружения и военной техники на Юго-Западный фронт перед армиями стоит новая задача. По мнению Куропаткина, теперь его войска были «должны ограничиться первоначально лишь удержанием занимаемых нами позиций с проявлением активных действий лишь в мелких размерах, дабы тревожением противника не только затруднить [ему] увод войск с нашего фронта, но и привлечь к себе его подкрепления». Теперь следовало заняться только «прочным удержанием занимаемых позиций». Тем не менее 22-го числа М.В. Алексеев приказал Куропаткину наступать, чтобы оказать содействие наступавшим южнее фронтам {169} 169 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 56. Л. 331–332. 379. . Но и этого не было сделано. Отказ от атаки немедленно вызвал к жизни слухи об «измене» главкосева: например, письмо из Тулы от 22 мая 1916 г. в Киев сообщало: «Слышали ли вы, будто Куропаткин продал два корпуса. Об этом здесь усиленно говорят» {170} 170 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1055. Л. 43. . Резкий контраст с надеждами начала весны!

Свой «полководческий талант» ген. А.Н. Куропаткин отчетливо продемонстрировал в 1904–1905 гг., последовательно командуя сначала армией, а потом группой армий, то есть тем же фронтом. Результаты этого полководчества хорошо известны — наступавшие японцы неизменно наносили поражения обороняющимся русским, всегда превосходившим японцев в количественном отношении. Участник Русско-японской войны так характеризует оперативно-тактическую подготовку главнокомандующего армиями Северного фронта десятилетие назад от описываемых событий: «Главнокомандующий никак не мог отрешиться от своей кордонной системы — стремления прикрыть все, растягивая войска тонкими линиями. По мере того, как генерал-адъютант Куропаткин получал в свое распоряжение новые корпуса, он становился не сильнее, а слабее — потому, что увеличением числительности войск пользовался только для удлинения своего фронта, увеличивая, таким образом, число уязвимых пунктов, и оставаясь неизбежно одинаково слабым по всему фронту» {171} 171 Грулев М. В штабах и на полях Дальнего Востока. СПб.. 1909. Ч. 2. С. 321. .

Действительно, с самого начала подготовки летнего наступления главкосев проявил полную пассивность, даже не пытаясь организовывать частные удары с целью сковывания неприятеля. Поэтому в разговоре по прямому проводу 9 июня Алексеев справедливо высказал Куропаткину, что у него имеется 420 тыс. чел. против 192 тыс. у немцев. М.В. Алексеев отказал главкосеву в подкреплениях и отмел возражения против новой переброски войск к генералу Брусилову. Алексеев вполне обоснованно заявил: «Если мы не подкрепим Юго-Западный фронт, он будет задушен, отброшен — какое же значение для нашего общего положения будет иметь тот крошечный успех, который мы можем рассчитывать одержать на Северном фронте?» {172} 172 Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 года. Сборник документов империалистической войны. М.. 1940. С. 389–390. М.В. Алексеев уже не верил в возможности А.Н. Куропаткина, которому сам же и протежировал при назначении на столь высокий пост, ничем не сообразный с достоинствами генерала Куропаткина как полководца.

Как и в период Русско-японской войны 1904–1905 гг., в деятельности ген. А.Н. Куропаткина на должности главнокомандующего армиями Северного фронта проявилось отсутствие волевого фактора. Известный «наполеоновский квадрат» был необратимо нарушен, и сделать с этим генерал Куропаткин ничего не мог. Очевидно, что он прекрасно понимал причины собственного неудачного полководчества в Маньчжурии, однако изменить сам себя не сумел. Брат отечественного военного теоретика («русского Клаузевица») А. А. Свечина в эмиграции вспоминал о А.Н. Куропаткине: «Ему нельзя отказать и в правильных оперативных распоряжениях, но полководцу необходима и “воля”, для приведения своих оперативных планов в исполнение. В этом и состоял главный недостаток Куропаткина — он принимал правильное решение своим “умом”, но не хватало силы воли (решимости) провести их в боях в исполнение. Лишь в полном сочетании гармонии двух необходимых качеств — “ума и воли ” — как учит нас военная история — зависит успех полководца. У Куропаткина первого было достаточно, а вторая отсутствовала. В этом и заключались все его неудачи» {173} 173 Свечин М.А. Записки старого генерала о былом. Ницца. 1964. С. 72. .

Действительно, постоянным сильным местом генерала Куропаткина, как собственно военного деятеля, были его организаторские способности. Забота о солдатах, наряду с выдающейся полководческой бесталанностью, проявилась и в период Первой мировой войны. Ни в мартовской операции у озера Нарочь, ни в летней кампании 1916 г. главнокомандующий армиями Северного фронта не поднялся выше уровня дивизионного начальника. Поэтому пресса была вынуждена говорить о нем, прежде всего, как об «отце-командире», каковым он по сути своей и являлся. Так, летом 1916 г. некий полковник Г.П. в «Ниве» писал: «При объезде частей войск я убедился воочию, как близко стоит он к простому солдату. Он постоянно обходит окопы, расспрашивает солдат об их нуждах, входит во все мелочи их повседневной жизни, проявляя необычайную заботливость о меньшей братии. Недаром солдаты так его полюбили и не испытывают при его наездах никакого страха, невзирая на внешнюю суровость генерала. Приняв [Гренадерский] корпус, Алексей Николаевич в первые же дни пешком обошел все окопы, заглядывал во все землянки, находясь под выстрелами противника. Никакие предупреждения об опасности не могли убедить его отказаться от обхода того или иного участка позиций корпуса…» {174} 174 Нива. 1916. №26. С. 445. Проблемы тыла чрезвычайно волновали главкосева, едва ли не больше, чем задачи вверенного ему фронта — письмо Куропаткина премьер-министру Б.В. Штюрмеру от 16 июня просило принять «всевозможные меры к прекращению поднятия цен на предметы первой необходимости; нужны немедленные, самые решительные, самые суровые меры борьбы против дороговизны, тем более, что в громадном большинстве случаев объясняется это не отсутствием тех или иных предметов на рынках, а исключительно спекуляцией» {175} 175 Письма с войны 1914–1917 / Составление, комментарии и вступительная статья А.Б. Асташова и П.А. Симмонса. М.. 2015. С. 601. .