Михаил Фостиков - Дневники казачьих офицеров

Я стою в положении «смирно» и ожидаю расспросов или приказания. Но генерал молчит, как молчит всегда мрачный полковник Соколовский.

— Ну, идите, полковник… отдыхайте, — говорит мне генерал Губин, не предложив мне не только что стакан чаю, но не предложив и сесть, как и не подал руки, так это принято в офицерской среде, в особенности среди старших чинов.

Не дождавшись вопросов, я перехожу сам в наступление:

— Ваше превосходительство!.. Вы получили моих пленных?

— Каких пленных? — удивленно спрашивает он.

— Конной атакой я сегодня взял батальон красной пехоты и восемь пулеметов… и отправил Вам под конвоем в Касторную. Разве Вы их не видели?

По пути в Касторную полк не встретил их на своем пути, почему и думалось, что они достигли Касторной.»

— Не-ет… Где же это и как было? — удивленно спрашивает он и уже с интересом, но присесть за стол все же не пригласил.

Я коротко доложил, как это было, стоя перед их чайным столом «смирно», словно урядник…

Выслушав, вдруг он как-то холодно и недоверчиво, с некоторым раздражением в голосе произносит:

— Никакого Вашего батальона пленных я не видел… и Вашего донесения об этом не получил. Ну, да у Вас, полковник, есть ли какое-либо доказательство этому?., что Вы взяли в плен батальон?

Меня это изумило, а тон, с каким говорил генерал, задел. Не было сомнения теперь у меня, что плененный батальон, возможно, достиг Касторной и остановился в покинутом селе, куда, наверное, ночью уже вошли красные.

— Вещественные доказательства — восемь пулеметов, отбитых у «красных», — докладываю или уже говорю я, достаточно определенно.

А потом, вспомнив, что батальонный подарил мне свой значок, достаю его из кармана, подаю его генералу и поясняю, как это было.

Генерал берет значок, рассматривает его со всеми присутствующими и вдруг строго спрашивает:

— Вы, конечно, этого батальонного командира и его командиров рот расстреляли?

— Нет!.. Я их отправил вместе с батальоном в Касторную, — отвечаю.

— Вы их не рас-стре-лял-ли?.. — почти шипяще и наклонившись в мою сторону, негодующе произнес растяжно генерал Губин.

— Все трое бывшие офицеры старой армии… они мобилизованы… и я не считал их преступниками! — досадливо, но стараясь сдержаться отвечаю я своему начальнику дивизии в его теплой и уютной квартире за самоваром, где, уже вижу, мы разговариваем на совершенно разных языках.

Все молча слушают наш диалог. Я стою все так же в положении «смирно», накаливаюсь от такой недостойной придирки, а генерал, войдя в роль высшего начальника, уже наставительно говорит:

— И какие бы они там ни были «старые офицеры», — Вы должны (сильное ударение на букву «ы») были бы их РАССТРЕЛЯТЬ! — И, передохнув, добавил: — Нет, полковник!.. Я Вами очень недоволен! Это почти преступление с Вашей стороны!.. Идите в полк! Завтра мы это еще разберем!

Этот разговор открыл мне многое… «Вот с какими мыслями шли освобождать Россию от красных!» — подумал я тогда.

Немного о генерале Губине.

Он не казак. В 3-м Конном корпусе генерала Краснова (будущего Донского атамана), когда он наступал на Петроград против большевиков в октябре 1917 года, Губин был начальником Уссурийской казачьей дивизии. В своих описаниях этого жуткого периода Краснов отозвался о нем как о слабовольном генерале перед революционной демократией.

3 марта 1947 года, будучи офицером Иностранного легиона французской армии и перед демобилизацией находясь в Париже, я искал службу по конному делу. Узнал, что в одном клубе генерал Губин дает уроки езды. Я представился ему, просил совета и сообщил, кем я был в прошлом, в его дивизии. Высокий и худой старик, совершенно не похожий на того крупного ростом и медлительного в движениях генерала, Губин не узнал и не помнил меня. Он был любезен и коротко рассказал о себе. Оказывается, в молодости он был видный офицер-скакун с препятствиями. Я не напомнил ему о том случае с пленными, который только что описал.

«Нужда меняет и закон», — говорит русская пословица. К ней нужно добавить — она меняет и людей. Года два тому назад он умер в Париже, как писалось в тамошней газете.

Пять конвоирующих казаков не вернулись в полк. И они, и плененный батальон, безусловно, были захвачены красными. Так гибли казаки на чркбине… Памятное это село Алисы до сих пор как подвиг, совершенный впустую…

О занятии Касторной Буденный пишет: «Касторную заняла 11-я кавалерийская дивизия товарища Матузенко и отдельная кавалерийская бригада Колесова, наступавшие с северо-востока, и 4-я кавалерийская дивизия Городовикова, наступавшая с юга».

«К вечеру 15-го ноября (2-го ноября ст. ст.) Касторная была полностью очищена от белогвардейцев. Тем временем в Касторную вошли левофланговые части 13-й красной армии, 42-я стрелковая дивизия». [224] Буденный С. М. Указ. соч. С. 312.

Нет сомнения, что бои под Касторной происходили долгие и жестокие, о чем пишут красные командиры Егоров и Буденный, не отрицая доблести и упорства белых частей. Победитель всегда торжествует, даже и в своей неправде. Так, Буденный заканчивает захват Касторной следующими строками:

«В результате Касторненской операции противник потерял:

• 4 бронепоезда,

• 4 танка,

• 100 пулеметов,

• 22 орудия,

• десятки тысяч снарядов,

• миллионы ружейных патронов,

• 1000 лошадей и

• около 3000 солдат и офицеров, сдавшихся в плен…

Офицерский батальон 2-го Марковского полка, пытавшийся оказать сопротивление, был почти полностью уничтожен». [225] Там же. С. 312 и 313.

Такому количеству и цифрам трофеев, конечно, трудно поверить. Самый захват Касторной Буденный не описывает, хотя о других боях вдавался даже в детали боя.

Со 2-м Хоперским полком я проходил Касторную ровно в полночь, и в ней уже не было белых (и красных) частей, явно своевременно покинувших село и железнодорожный вокзал; Буденный же пишет, что Касторная была занята вечером 2 ноября.

Донская сводка говорит, что полным хозяином Касторной Буденный стал с 3 на 4 ноября. [226] Трагедия Казачества. С. 453.

Особенная точность здесь и не нужна, но Касторная, видимо, оставлена была без боя в силу других военных обстоятельств.

Утром следующего дня генерал Губин убедился в захвате в плен красного батальона по многочисленным пулеметам во 2-м Хоперском полку. Узнали о том и казаки других полков от самих же офицеров и казаков нашего полка, так как вся дивизия ночевала в одном селе. Ввиду малого количества пулеметов в других полках генерал Губин приказал оставить у нас только два трофейных пулемета, а остальные уступить другим полкам. Протестовать не приходилось.

К вечеру дивизия уходила дальше на юг. Вызвав меня, Губин приказал сменить своими сотнями сторожевое охранение с севера и, когда дивизия вытянется из села, снять 2-й Хоперский полк и выслать его в хвост дивизии. Мне лично — остаться лишь с одними пулеметами на северной окраине села, если появятся красные, обстрелять их и, не ввязываясь в бой, быстро отойти к хвосту дивизии, став ее арьергардом. Все было выполнено, как приказано.