Михаил Фостиков - Дневники казачьих офицеров

Атака должна была быть одновременной. Хоперцы, взяв первую линию окопов, начали занимать вторую линию. Турки, увидев, что общей атаки нет (северцы не успели), начали всей массой бить по нашему правому флангу. Хоперцы не выдержали, забрали своих раненых и отошли. Это был единственный случай потери такого количества людей, — из строя выбыло 108 человек, из них 8 офицеров раненых.

Получив подкрепления из Багдада, турецкие войска повели наступление по всему фронту, и наша дивизия вместе с другими частями стала отходить в центр Персии. Командир корпуса распорядился: во избежание больших потерь в бои не ввязываться, но по возможности задерживать противника. В первых числах ноября дивизия остановилась в двух переходах от Хамадана.

В половине ноября я находился с 6-й сотней в сторожевом охранении и трое суток пробыл без смены, вопреки уставу полевой службы, где сказано, что одна и та же часть не должна в сторожевом охранении оставаться более одних суток.

На третьи сутки, в 12 часов дня, я получил распоряжение от командира полка [101] Успенский Николай Митрофанович — р. в 1875 г., казак ст. Каладжинской ККВ. Окончил Ставропольскую гимназию (1894), Михайловское артиллерийское училище (1897), академию Генштаба (1905), офицер 1-го Лабинского генерала Засса полка ККВ. В Великой войне полковник (декабрь 1914 г.), командир 1-го Хоперского Е. И. В. Великой Княгини Анастасии Михайловны полка ККВ, начальник штаба 4-й Кубанской казачьей дивизии (24 января 1917 г.), командующий Кубанской казачьей отдельной бригадой на Персидском фронте (1917). Первопоходник, в Добровольческой армии и ВСЮР, генерал-майор (18 декабря 1918 г.), начальник 1-й Конной дивизии (23 мая 1919 г.), врид командира 4-го Конного корпуса (с июня 1919 г.), с 23 октября 1919 г. в распоряжении кубанского атамана, член Кубанского правительства, преподает в Александровском военном училище, Кубанский войсковой атаман в конце 1919 г. Умер от тифа в Екатеринодаре 17 декабря 1919 г. во что бы то ни стало добыть языка и рекомендацию от штаба, что это можно сделать на нашем правом фланге, в 35 верстах от охранения. В сотне, кроме меня, офицеров не было. Объяснив людям задачу, я назначил двух подхорунжих и вызвал охотников. Вся сотня была согласна выполнить распоряжение. Тогда я лично отобрал 28 казаков (и двоих подхорунжих), приказал кузнецам осмотреть ковку лошадей и взять суточную дачу зерна.

С заходом солнца двинулись. Достигнули указанного места — это был левый фланг турецкой армии, и здесь через населенный пункт пролегала большая дорога из Турции на Керманшах. В этот момент проходил турецкий транспорт. Не допустив его в населенный пункт, занятый турками, наша команда без выстрелов, потихоньку направила транспорт по дороге в расположение сотни. Отошли на 7–8 верст, и только тогда турецкие солдаты, сопровождавшие транспорт, спохватились и открыли огонь. Часть их была взята в плен, остальные не решились преследовать нас, чтобы отобрать транспорт.

Нижегородцы сменили нас в охранении только на четвертый день, и я вернулся в город Актепе, где стоял наш полк. На следующий день 1-й Хоперский полк оставил город и отошел назад, километрах в тридцати от прежней стоянки. Здесь мы оставались до 6 декабря, когда было получено распоряжение штаба Кавказской армии: нашей кавалерийской дивизии немедленно отправляться из Персии на Кавказ, в Елисаветпольскую губернию.

27 декабря я временно назначен командовать 4-й сотней и отбыл в командировку в Тегеран. 31 декабря я возвратился в Хамадан, а 1 января 1917 года в восемь часов утра полк, делая суточные дневки, двинулся в Россию.

В Энзели находились наши излишние вещи и все было приготовлено к погрузке в пароходы. Того же дня до десяти часов вечера происходила погрузка лошадей, обоза и всего полкового имущества, а на следующий день морем мы отправились в Баку.

По выгрузке с пароходов в Баку была два дня дневка, а потом частями полк погрузили в вагоны и привезли на станцию Евлах. Оттуда подивизионно двинулись в расположенное от станции в 79 верстах (два дня пути верхом) урочище Ханкенды.

В городке имелись казармы и конюшни казачьего полка (1-ю Сунженско-Владикавказского полка Терского войска. — П. С .), был большой запас фуража и продовольствия для людей. Местность очень гористая, высокая, воздух холодный, падал снег, а иногда шли дожди. В хорошее время дня делали посотенно строевые занятия и занимались верховой ездой.

Когда закончился фураж, нам было приказано перейти в Елисаветпольскую губернию. Полк остановился в 25 верстах от Елисаветполя, в немецких селах. Это было начало весны.

Здесь нас захватила революция, и так она на нас подействовала, что мы, офицеры, не знали, что нам делать. Каждый день получали все новые и новые распоряжения военного министерства, и дошло до того, что у командиров частей отняли всю власть, передали депутатам и докатились до абсолютного ХАОСА. Эксцессов у нас в полку не было, все было мирно, но общая гроза все больше и больше нависала над Россией, где солдаты уже расправлялись со своими начальниками.

До конца лета мы простояли в Елисаветпольской губернии, а к осени, погрузившись в вагоны, через станицу Невинномысскую дивизия двинулась в Минск. В городе оставались недолго, и с наступлением осени походным порядком полк перешел в село, в двадцати верстах от Минска, где и оставался до зимы.

В армии настала полная анархия, офицеров избивали. В наших казачьих полках таких явлений не наблюдалось, но в кавалерийских полках дивизии подобные случаи были, где командира эскадрона заставили служить кашеваром.

Наше высшее начальство, не желая, чтобы казачьи части оставались разрозненными, вышло с ходатайством о сведении их в одно место и под общую команду. Нам разрешили оставить Кавказскую кавалерийскую дивизию и перейти в Могилевскую губернию, под Оршу.

Ставка про нас совершенно забыла, полку перестали выдавать фураж и продукты. Посланные от полка в ставку делегаты вернулись «с обещаниями». И когда Крыленко убил Верховного главнокомандующего — веры им совсем не осталось.

Штаб полка начал выдавать нам аванс из полковых сумм. Было распоряжение покупать фураж в селах, а провизию для людей в Орше. Началась сильная зима, дожди сменились снегом, занятия в полку проводить не могли.

Из Петрограда наше и окрестные села получили распоряжение о прекращении даже продавать нам фураж и продукты. От штаба армии мы ничего не получали. Полк потребовал от штаба армии послать нас на фронт, но и этого штаб не смог сделать.

Тогда была послана делегация непосредственно к «знаменитому» прапорщику Крыленко, Верховному главнокомандующему. Крыленко сообщил делегатам, что «мы вас не можем послать на фронт, ибо вы нам не нужны; продовольствия и фуража вам не дадим, а потому, что вы хотите сами, то и делайте, но на фронт вас не пошлем».