Василий Молодяков - Первая мировая: война, которой могло не быть

Напряжённость не смягчилась даже после смерти Эренталя в 1912 г. и замены его Берхтольдом. Замена оказалась крайне неудачной. Эренталь был дипломатом до мозга костей и посвятил своей профессии всю жизнь: склонный к рискованным шагам, он умел просчитывать ситуацию на несколько ходов вперёд; чуждый авантюризма, он добился отставки Гётцендорфа с поста начальника генштаба. Генерал вновь занял свой пост при его преемнике — аристократе и денди Берхтольде, который явно тяготился своими служебными обязанностями. «Жизнь по его вкусу, — писал один историк, — представляла собой бесконечную череду спектаклей, концертов, салонных бесед, посещений скачек и антикварных магазинов. Редко появлявшийся на людях без цилиндра, он был утончённым модником и знатоком древнегреческих классиков». Посвящавший выбору галстуков больше времени, чем чтению дипломатических депеш, он был бы нормальным министром в мирное и спокойное время, но в условиях кризиса пребывание Берхтольда во главе внешнеполитического ведомства оказалось трагедией. Ситуация усугублялась тем, что практическое руководство работой МИД оказалось в руках его политического секретаря графа Александра Гойоса, ненавидевшего славян.

Франц-Фердинанд был сторонником аннексии Боснии и Герцеговины. Исполнители сараевского убийства признались на суде, что считали эрцгерцога главой «военной партии» и злейшим врагом славянства, а потому полагали, что его устранение избавит Сербию от угрозы войны. Сам же он говорил: «Сначала — порядок в доме, потом — внешняя политика сообразно нашим силам», — и начал изучать языки подданных-славян. Задним числом наследника престола обвиняли в желании воевать не только с Сербией, но и с Италией, чтобы восстановить светскую власть папы римского. С 1870 г. понтифик затворился в Ватикане, не признавая итальянского короля, который лишил его власти в Папской области с центром в Риме (этот конфликт разрешил только Муссолини в 1929 г.). Франц-Фердинанд был ревностным католиком и действительно не любил итальянцев — давних врагов габсбургской монархии, — но так далеко его планы не заходили.

По мнению британского историка В. В. Готлиба, сараевское убийство было невыгодно Сербии, поскольку эрцгерцог выступал за преобразование двуединой монархии в Австро-Венгро-Славию. Его женитьба по любви на фрейлине-чешке стала вызовом традициям династии и лишила детей от «неравного» брака прав на австрийскую и венгерскую короны, но они теоретически могли получить корону славянских земель в реформированной империи. Полетика поправил Готлиба, указав, что идея триединой монархии делала Франца-Фердинанда опасным соперником Карагеоргиевичей, претендовавших на объединение южных славян Австро-Венгрии с Сербией под своим скипетром. «Триализм (идея триединой монархии. — В. М.) означал смерть южнославянской националистической идеи, — признал один из членов «Чёрной руки». — Апис знал это и потому подготовил сараевское убийство». Венгерские магнаты боялись, что эрцгерцог уравняет славян с немцами и мадьярами, и не хотели его появления на престоле. Наследник, в свою очередь, называл их методы управления «дикими» и «средневековыми», их деятельность — вредящей престижу империи и подозревал венгерского премьера Стефана Тиссу в стремлении подчинить себе не только Будапешт, но и Вену. Наконец в 1912 г. Франца-Фердинанда «приговорили к смерти» масоны: «Эрцгерцог не будет царствовать. Он умрёт на ступенях трона».

При упоминании о «масонском следе» читатель имеет право скептически усмехнуться: дескать, вы нам ещё про «жидомасонский заговор» расскажете… Действительно, в современной истории немного тем, которые были бы столь же скомпрометированы безответственными и надуманными «разоблачениями», как всё связанное с масонством. Однако ложи «Великого Востока» играли большую роль в политической жизни Франции: в них велись откровенные разговоры между непримиримыми политическими противниками и завязывались полезные связи. Почти все видные французские политики были «братьями». Связанное с ними русское масонство начала XX в., как доказал историк Виталий Старцев, стало площадкой для собирания сил буржуазно-либеральной оппозиции против монархии.

С «Великим Востоком» контактировала белградская ложа «Побратим», в которую входили активисты «Чёрной руки», включая Танкосича и Цигановича. Об этом известно из показаний Габриновича и Принципа австрийским властям. Арестованные утверждали, что Танкосич дал санкцию на «приведение приговора в исполнение» только после того, как участник заговора Радослав Казимирович съездил в Париж и Будапешт для совещания по этому вопросу. Однако Оскар Тарталия, называвший себя членом «Чёрной руки», в 1928 г. отрицал «масонский след». Признавая, что фактов для однозначного вывода недостаточно, Полетика обратил внимание на то, что первый международный съезд масонов после войны состоялся в 1926 г. в Белграде. «Как можно судить по выступлениям видных членов «Народной одбраны», присутствовавших в обильном количестве на конгрессе, — отметил историк, — он был избран местом созыва конгресса потому, что «из Белграда началась мировая война, которая осуществила многие чаяния масонства». Хотите верьте, хотите нет…

В общем, эрцгерцогу никто не симпатизировал, кроме жены и детей (любовь была взаимной), некоторых приближённых и кайзера Вильгельма — единственного друга среди равных. Оценки его личности при кажущейся противоположности, по сути, не противоречат друг другу. В зависимости от симпатий и антипатий одного и того же человека можно назвать «консерватором» или «реакционером», «набожным» или «фанатиком», «решительным» или «грубым», «замкнутым» или «угрюмым», «воином» или «солдафоном», упрекнуть в нелюбви к музыке или вспомнить о знаменитых розариях в имении Конопишт. Так и вышло. Посвятивший жизнь военной службе (особое внимание он уделял флоту) и семье, эрцгерцог мало участвовал в государственных делах, к которым его никто не стремился привлекать — ни венценосный дядя, придворные которого откровенно третировали жену наследника, ни министры иностранных дел Эренталь и Берхтольд, ни начальник генштаба Гётцендорф. После серии неудачных покушений на него в начале 1910-х гг. этот суеверный человек, у которого периодически обострялся туберкулёзный процесс, испытывал недоверие к окружающим и впал в глубокую депрессию. Очевидцы утверждали, что в последние дни эрцгерцог предчувствовал свою смерть, но тут мы вступаем в сферу «тонких материй», которые не проверить методами исторического исследования.