Борис Галенин - Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II

Но когда, подойдя ближе, я увидел рядом с ним нашу “Камчатку”, а дальше вправо отряд броненосныхяпонских крейсеров, которые расстреливали “Камчатку” и “Суворова”, я не выдержал и решил во что бы то ни стало подойти к “Суворову” и снять Адмирала, если он жив.

Риск был очевиден. Я не только рисковал миноносцем, но и 200 лишних, только что спасенных жизней…»

Мы пойдем спасать Адмирала!

«Чтобы воодушевить команду на подвиг, я обратился к ним со словами: “Братцы, мы пойдем спасать Адмирала , помоги нам Бог, в добрый час!” Все бывшие на верхней палубе сняли шапки и перекрестились. Дав самый полный ход, я вошел в сферу огня. Видел, как на “Камчатке” свалилась труба. Снаряды рвались кругом, но “Буйный” был пока невредим…

Подходя к кораблю, я глазам своим не верил! Да, это он, “Суворов”, но в каком виде! Мачты сбиты: обе трубы сбиты; весь борт, где нет брони, избит буквально, как решето; краска на борту обгорела, а изнутри вырываются языки пламени от пожара. Это не корабль, а просто какая-то жаровня, вроде тех, что употребляются на юге для печенья каштанов…

Подойдя к “Суворову” и развернувшись, я подошел так близко, что мог кричать в мегафон. “Суворов” лежал на S при SW ветре. Дым от пожара шел на левый борт, и с левого же борта были 6 японских судов, громивших “Суворова”.

На “Суворове” людей не видно, но, подойдя совсем близко к борту, я увидел на правом срезе у 6-дюймовой башни Флаг-Капитана и еще несколько офицеров. Они что-то кричали и махали руками. (Как выяснилось потом — семафорили.)

Развернувшись и подойдя ближе, мы могли объясниться голосом: у них шлюпки все разбиты, “Бедовый” не подходил. Адмирал ранен, надо его во что бы то ни стало взять на миноносец. Мой вельбот брошен у “Ослябя”.

Остался один выход, правда, отчаянный ввиду крупной зыби и наветренного борта: это пристать на миноносце вплотную. С подветра, т.е. с левого борта, японцы расстреливают несчастный корабль…

У наветренного правого борта был сильный прибой; я сознавал риск такого маневра, но уйти, не принявши Адмирала, я не мог, когда уже было так много сделано для этого…

Поставив свою команду по борту с койками и пользуясь ими как кранцами, мне удалось быстро пристать. К счастью для меня, “Суворов” имел уже крен на левый борт (как потом оказалось — от минной пробоины в корме), так что оголенная правая поверхность была гладка, и опасные башмаки от шестов минных сетей были высоко.

Однако все-таки не обошлось без аварии: Суворовский выстрел задел за мою 47-мм пушку, свернул на зыби тумбу и повредил площадку 75-мм пушки. Выстрел сейчас же обрубили и устранили эту помеху».

«Ура!» гремело кругом…

«Окровавленного Адмирала выносят из 6-дюймовой башни и, пользуясь зыбью, которая подымает миноносец — почти перебрасывают его на руки моей команде.

Адмирал у нас!

Команда в восторге закричала “ура”; “ ура” раздалось и на “Суворове”. Перепрыгнуло еще несколько человек; я выбрал момент и удачно отвалил задним ходом, опасаясь повредить винты об “Суворова”.

“ Ура!” гремело кругом…»

А в это время на «Суворове»

Около трех часов пополудни адмирал Рожественский после осколочного ранения левой ноги, окончательно лишившего его возможности передвигаться — были перебиты ахиллесово сухожилие и нерв, стопа оказалась парализована, — был помещен в 6-дюймовую башню на правом срезе, где и остался сидеть, прислонившись к стене башни.

Оставшиеся в живых офицеры свидетельствуют, что Адмирал находился практически все время в забытьи. Хотя иногда усилием воли пытался очнуться и даже отдавать приказания.

Так, лейтенант Кржижановский в своем донесении о бое рассказывает:

«Положение становилось угрожающим. Я поспешно направился в центральный пост, чтобы предупредить Адмирала о положении корабля, но не мог найти прохода, груды обломков преграждали путь…

На верхнюю палубу вел один трап, но он был спиною ко мне, кругом огонь не позволял к нему пробраться… Нельзя было дышать. Воцарилась полная тьма, в которой мелькали огоньки. Раздумывать было нечего. Я бросился в огонь, добрался до трапа и выскочил на верхнюю палубу. Тут решительно все было исковеркано, жар невыносим, всюду пламя. Палуба спардека прогнулась и местами прогорела. Всюду обгоревшие тела. Бегом между языками пламени я искал выхода и случайно оказался против выхода к правой 6-дюймовой башне.

Заглянул в башню и увидел там Адмирала, сидящего у стенки возле правой пушки. Адмирал приказал мне вызвать комендоров и стрелять.

Однако башня уже не вращалась, подача была испорчена, а впереди никого не было видно. Вообще, внутренность башни была в таком виде, что стрельба казалась более опасной для себя, чем для неприятеля. На всякий случай я вышел, чтобы позвать сведущих людей привести башню в исправность.

Войти внутрь броненосца уже нельзя было, там был сплошной огонь. На нос пройти было тоже невозможно — горели свалившиеся коечные сетки. Я пошел на ют посмотреть, где наши суда и неприятель. Это было около 4 часов».

Последние офицеры «Суворова»

Все офицеры штаба Командующего 2-й эскадрой были к этому времени либо убиты, либо имели ранения различной степени тяжести.

Из офицеров броненосца остались в строю: старший минный офицер Николай Иванович Богданов, вступивший в командование броненосцем; младший минный офицер Петр Александрович Вырубов — оба ветераны китайской кампании; и прапорщик по морской части Вернер Иванович фон Курселъ.

Фон Курсель, шагнувший на палубу «Суворова» с кораблей торгового флота, на которых, по словам Владимира Семенова, он плавал чуть не с пеленок, был душой и любимцем кают-компании «Суворова» во время похода. В бою Курсель сохранил невозмутимую доброжелательность и чувство юмора, поразившие даже бесстрашного кавторанга Семенова. Кстати, ему слово.

«Около 4 часов пополудни судьба, как будто, пыталась последний раз нам улыбнуться. Среди густого дыма, валившего из поврежденных труб, дыма от выстрелов и от пожаров, мешавшегося с туманом, еще стлавшимся над морем, японские главные силы как-то разошлись с нашими и потеряли их из виду.

Японские источники, которыми я пользуюсь, говорят об этом эпизоде весьма кратко и глухо.

Ясно только, что Того считал нашу эскадру прорвавшейся каким-то образом на север и пошел туда на поиски за нею… Камимура… со своими крейсерами направился на S и SW. Так, по крайней мере, можно понять горячие панегирики в особом отделе книги “Ниппон-Кай Тай-Кайсен”, озаглавленном “Доблесть адмирала Камимура”…»