Николай Лузан - О нем доложили Сталину

Проводив внимательным взглядом хвост очередной колоны, Петр взял у Сычева блокнот с записями и поинтересовался:

— Все записал?

— Да. Восемнадцать боевых единиц и два «опеля», похоже, штабные.

— Сколько тяжелой?

— Девять.

— Новая?

— Хрен его знает. Глаза уже не смотрят.

— Пойди вздремни, — предложил Петр.

— Какой тут сон? Одно расстройство. Прут и прут. И где только наши соколы?

— Дай время, расправят крылья.

— Легко сказать, вон какая силища.

— И что? Нас этим уже не запугаешь, и не такое видали.

— Да уж, — лицо Сычева исказила гримаса. — Как вспомню Макеева, так жить не хочется. Сволочь тыловая, чуть под монастырь не подвел, — с ожесточением он вспомнил «знакомство» с особистом.

— Нашел, кого вспомнить. Слава богу, есть еще такие, как Рязанцев.

— Эх, Иваныч, разве в них дело? Спросить надо с тех, кто выше сидит.

— Спросят, и еще как спросят. Сейчас не время искать виноватых. Сейчас бить надо сволоту.

— Вот так всегда: пока гром не грянет, наверху не почешутся. Козлы! — И Сычева прорвало. — Я человек маленький и то даже жопой в мае почувствовал, что подпалят. А они чем думали? Прав товарищ Сталин — везде у нас враги сидели. Мало их к стенке ставили! Вспомни, что нам Козлов долдонил…

— Стоп, Серега. Не тот разговор ведешь, — оборвал его Петр и бросил быстрый взгляд на Новиченко. Тот спал.

А Сычев уже не мог остановиться:

— Тот — не тот. Кончилась терпелка! Это ж надо, силищу такую имели, а фриц нас за два дня раздолбал. Как так? Как?

— Будто не знаешь, — Петр замялся — его также мучил этот вопрос — и не нашел ничего другого, как повторить избитые утверждения: — Внезапность нападения. Вероломство…

— Иваныч, и это говоришь ты? Я — не Макеев. Вспомни, как наш комиссар распинался о дружбе с немецким рабочим. А он, падла, этот сраный рабочий, голой задницей перед нашими рожами тряс. Слепому было понятно, что фриц силу стягивает, а нас в летние лагеря, в солдатики играть. Пушки — на полевые позиции, а снаряды — на складе. Танки — с пустыми баками, а у тебя на складе — ревизия. Так кто виноват? Гитлер? — негодовал Сычев.

— Стоп, Серега, остынь, — пытался утихомирить его Петр.

— Стыну уже полгода. Я их всех…

— Да угомонись ты! Побереги злобу на фрицев! — цыкнул на него Петр.

— Не переживай, ее у меня на всех их хватит.

— Вот и хорошо, а сейчас иди и спи. В нашем деле психовать и икру метать — себе дороже. Разведка шума не любит.

— Ладно, Иваныч, давай только без морали, я не пацан, — и Сычев, что-то бормоча себе под нос, отправился спать.

Петр, прихватив автомат, поднялся на наблюдательный пункт, приник к пролому в стене и, стараясь не попасть окулярами бинокля под луч солнца, сосредоточился на дороге. Движение по ней прекратилось, и теперь его занимало другое — как добраться до элеватора? Взгляд остановился на глубоком овраге: он начинался в сотне метров от склада, протянулся почти на три километра и заканчивался у водонапорной башни. Между ней и лесополосой, за которой мрачной бетонной громадой угадывался элеватор, простиралось открытое поле. В темноте легко было заблудиться, и Петр стал искать ориентиры. Ими могли служить подбитый танк, покосившийся деревянный навес — это все, что осталось от полевого стана колхозников, и островок кустарника. Определившись с маршрутом, он снова переключился на дорогу — на ней по-прежнему царило затишье.

Белое безмолвие и убаюкивающий посвист ветра навевали сон, и, чтобы не заснуть, Петр принялся мысленно составлять рапорт для Рязанцева. За этим занятием незаметно подошла к концу смена. К этому времени дорогу окутала густая морозная дымка. Воспользовавшись этим, разведчики стали на лыжи, скатились в овраг и размашистым шагом двинулись вперед. Через час в вечерней мгле проступило циклопическое сооружение — элеватор. В блеклом лунном свете его стены, исклеванные осколками снарядов и пулями, походили на лицо человека, переболевшего оспой. Подобравшись ближе, они залегли и стали наблюдать. В мрачных развалинах элеватора и разоренной конторе царила кладбищенская тишина. Но Петр не стал рисковать и выслал вперед Новиченко. Прошло минут десять, когда наконец тот дал о себе знать.

— У-а, — печально прозвучало в воздухе.

— Не Соловей-разбойник, — язвительно заметил Сычев.

— Зато ты у нас Илья Муромец, — хмыкнул Петр и кивнул на вещмешок Новиченко. — Прихвати Вовкины вещички.

— Опять я, — буркнул Сычев и, взвалив на плечи два огромных вещмешка, поплелся за ним.

— Иваныч, ты што? Тут черт ногу сломит, — встретил их в штыки Новиченко и предложил: — Давай в контору перебираться.

— Остаемся здесь, — Петр был непреклонен.

— Туточки вонизма така-а-я, — не унимался Новиченко.

— Вова, не гоношись. То фрицы огнеметами шмаляли, — перебил его Сычев.

— И што с того?

— А то! Больше сюда не сунутся.

— Если мы раньше не загнемся, — буркнул Новиченко.

— Кончай разговорчики! — положил конец спору Петр и сбросил с плеч вещмешок.

Крепчающий мороз и голод, терзавший желудок, заставили разведчиков пренебречь опасностью. Они разбрелись по развалинам, собрали то, что осталось после пожара, спустились в подвал и развели костер. Сычев, не дожидаясь команды, развязал вещмешок, достал банку тушенки и предложил:

— Иваныч, надо бы устроить пир желудку.

— Давно пора, а то брюхо к хребту прилипло, — поддержал его Новиченко.

— Я что, против? Доставайте НЗ и сало Пилипчука.

— А 100 граммов наркомовских? — напомнил Сычев.

— Ради такого случая не грех и 200, — живо поддержал Новиченко и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: — Хлопцы, так сегодня ж Новый год!

— Точно! С этой долбаной войной забудешь, как себя зовут, — посетовал Сычев и бросил многозначительный взгляд на Петра.

Тот не стал испытывать их терпения, достал фляжку со спиртом и, подняв вверх, предложил:

— Давайте, ребята, выпьем за то, чтоб дожить до следующего года!

— Доживем! — дружно поддержали Сычев с Новиченко, и фляжка пошла по кругу.

Вскоре, разомлев от выпитого и тепла костра, Сергей и Владимир начали клевать носами. Петр отправил их спать, а сам заступил на пост, но чтобы зря время не терять, забрался на чердак элеватора и оборудовал там наблюдательный пункт. Отсюда, с высоты птичьего полета, дубрава, в которой гитлеровцы могли скрывать свой танковый кулак, лежала как на ладони. Теперь разведчикам оставалось запастись терпением и положиться на удачу.

Результат первого дня оказался плачевным — дубрава словно вымерла. Лишь изредка лязг металла и работа мощных двигателей свидетельствовали, что царящая в ней тишина обманчива. Движение на подъездных дорогах началось только с наступлением темноты. На этот раз гитлеровцы строго соблюдали светомаскировку, что лишний раз убеждало Петра в подготовке ими крупной наступательной операции. И тогда он решился на вылазку.